— Мне кажется, торг неуместен. — Я сглотнула, испугавшись, что рыба сорвалась с крючка, но Иван Иванович благородно продолжал: — Сейчас я кое-что вам покажу.
Он порывисто поднялся с дивана, на котором мы так уютно расположились после ужина, и исчез в своей спальне. «Что бы это значило?» — пронеслось у меня в голове. Иван Иванович почти сразу вынырнул обратно, держа в руках какую-то папку. Видимо, он рассчитал, что лучшая цена за эту информацию — моя искренняя благодарность. Что ж, по-своему он был прав.
— Вот, смотрите, — с победоносным видом проговорил он, протягивая мне небольшую книгу. — Откройте страницу сорок третью.
Приняв томик — это был сборник стихов Алекса Высотина, по-видимому, тот самый, последний, — я послушно отыскала страницу.
— Прочтите стихотворение, — подсказал мне Григорьев, присаживаясь рядом. — Можете вслух.
— Хорошо, — улыбнулась я и прочла:

Но нет, не знали мы, не знали
И не умели разгадать,
Когда картины оживали,
Что рук нельзя нам разнимать.
Что нам нельзя разрушить сказку,
Ведь сказка рушится сама,
Когда мы придаем огласке
Любови первой имена.

— Отлично, не так ли? — заметил критик, когда я замолчала.
— Теперь смотрите сюда. — И он, как заправский фокусник, выудил из папки какую-то газетку. — Вот, а теперь прочтите это, — показал он на последнюю страницу. — Что вам это напоминает?
— Вслух? — спросила я.
— Лучше вслух, у вас хорошо получается, — похвалил меня Иван Иванович.
Я, благодарно улыбнувшись, посмотрела на страницу и, скрыв удивление, прочла:

ВОСЬМИСТИШИЕ
Но нет, не знали мы, не знали
И не умели разгадать,
Когда картины оживали,
Что рук нельзя нам разнимать;
Что нам нельзя разрушить сказку,
Ведь сказка рушится сама,
Когда мы придаем огласке
Того, кто в сказку нас позвал.

— Что скажете на этот раз? — хитро поинтересовался Григорьев.
— Но ведь это то же самое стихотворение, — я посмотрела на критика выжидательно, — хотя здесь и стоит имя какого-то Антона Бондаренко.
— Вы правы, стихотворение то же самое, — удовлетворенно кивнул Иван Иванович. — И что вы думаете по этому поводу? — пытал он меня, решив, видимо, разыгрывать из себя этакого Пинкертона или Шерлока Холмса, отведя мне почетную роль доктора Ватсона.
— Полагаю, что кто-то из этих двоих вор, — просто ответила я и едва удержалась, чтобы не добавить слово: «Холмс».
— И кто же? — с самым заговорщическим видом поинтересовался Григорьев. — Кто, по-вашему?
— Полагаю, что Высотин, — сказала я, с интересом глядя на него, и объяснила свою догадку: — Иначе вы не говорили бы о поруганной чести.
— Браво! — воскликнул Григорьев. — Вы совершенно правы: Алекс стянул этот стишок у молодого поэта.
— Но зачем, Иван Иванович? — задала я своевременный вопрос. — Зачем известному поэту воровать стих у поэта неизвестного? Не вижу в этом логики. Вот если бы наоборот… Кстати, — я посмотрела на выходные данные газетки, — вы не знаете, когда Высотин написал свое стихотворение?
— Я знаю другое, Танечка, — самодовольно ухмыльнувшись, ответил Иван Иванович. — Я знаю, что сборник вышел позже, чем газета.
— Вы правы, — вздохнула я, сверив даты выхода в свет книги и газеты. — Но можете ли вы доказать свою правоту?
— Полагаю, что да, — заверил меня критик. — Я нашел этого паренька и на днях собираюсь его посетить. Он живет, кстати говоря, в пригороде.
— И что же? Вы думаете, он предоставит вам доказательства? — Я пытливо прищурилась.
— Уверен. Больше того, хочу пригласить вас с собой. — Я подняла брови. — Если, конечно, вас заинтересовала вся эта история, — тут же добавил Иван Иванович.
— Заинтересовала! — хмыкнула я. — Я даже готова поспорить с вами, что вором окажется не Алекс, а мальчишка! — Мне нужно было подстегнуть этого борзописца.
— Согласен! — принял пари Иван Иванович. — Проигравший должен будет выполнить одно желание победителя, — нагло заявил он, поблескивая глазами.
— Отлично!
Мы заключили вполне циничное пари, так сказать, в духе времени. После этого договорились насчет поездки, и я распрощалась с господином критиком. Мне уже было о чем подумать.

* * *

Конечно, я могла бы сразу спросить его, не был ли он накануне смерти у Высотина, выполняя таким образом порученное мне задание, но подумала, что об этом я спросить могу всегда, а сейчас мне было куда интереснее совершить поездку с критиком, назначенную на послезавтра. К тому же я полагала, что обвинения в плагиате если и не главная причина, подтолкнувшая Высотина к самоубийству, то, скажем, одна из многих. Вполне может быть, что человек просто не выдержал прессинга. Иногда в жизни складываются такие ситуации, когда, за что ты ни берешься и что ни делаешь, ничего не получается, ничего не выходит и, кажется, ничего и никогда впредь уже не поправится. Нужно обладать порядочным мужеством, чтобы пережить такие вот периоды, и далеко не всем это под силу.
Кстати, надо бы узнать о Высотине побольше. Может, тут действительно целый букет. Мало того, что критические статьи-обвинения, так еще и измена, например, любимой жены, какие-нибудь неприятности в фонде. И надо еще узнать о том, сообщил ли Григорьев самому Высотину о своей находке. Я поставила себе «галочку» для памяти. Поставила и продолжала размышлять уже по дороге домой.
Безусловно, обвинение в плагиате меня не только удивило, но и порадовало.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10