Как будут результаты экспертизы, я тебе позвоню.
— Я буду тебе очень признательна. Но, Миша, почему она держалась не за сердце, а за горло?
— Вот я и говорю: странное дело. Я тоже обратил на это внимание, но что-нибудь вразумительное сказать трудно. Да, еще один момент. У бабушки есть внучка, которая очень часто ее навещала. Может быть, она нам что-нибудь расскажет, когда мы ее найдем. Я думаю, в поиске не будет проблем, если, конечно, она ее и не того…
За Мишкой захлопнулась дверь, и я почти физически ощутила на себе груз проблем. И как только я ни пыталась воспоминаниями вернуть себе то состояние покоя, в котором я пребывала последнюю неделю, у меня ничего не получилось. Я вздохнула и сделала еще одну попытку освободиться от всего этого: меня никто не нанимал, я свободный человек и вправе забыть об • этом случае. Но в этот момент в дверь позвонили. Я сразу подумала, что делегация бабушек пришла меня нанимать. Но, открыв дверь, я с удивлением обнаружила очень милую и даже красивую девушку лет двадцати, может быть, чуть побольше. Ее большие глаза были опушены густыми ресницами, на которых блестели слезинки. Сегодняшним утром все плачут, я уже привыкла.
— Прошу, проходите, — я отошла в сторону, пропуская гостью.
— Меня зовут Наташа, Наташа Никифорова.
Ага, теперь ясно. Это, вероятно, и есть та самая внучка, которую Мишка собирался искать. Не там он ее ищет. И как бы в подтверждение моих мыслей Наташа добавила:
— Я — внучка Марьи Николаевны. Тамара Федоровна меня к вам послала. Вы частный детектив? Вы сможете мне помочь?
— Да, я Татьяна Иванова. Я действительно занимаюсь тем, о чем вы говорите. А вот в чем я должна вам помочь, давайте обсудим.
— Я хочу, чтобы вы нашли убийцу баб Маши.
— А почему вы думаете, что она убита? Сколько ей лет было?
— Я была у нее вечером, она чувствовала себя великолепно. А возраст — ей было около семидесяти. Другие и больше живут.
— Она что, чем-то была больна?
— В ее возрасте уже не бывает здоровых, наверное. А так сердце у нее было нормальное, она не жаловалась. Единственное, что ее беспокоило, — астма.
Вот только не знаю, в какой она там была стадии, но началась уже давно.
— То есть она была не врожденная?
— Нет.
— Теперь понятно, почему она держалась за горло. Вероятней всего, у нее начался приступ. От этого она и умерла.
— У миллионов людей астма, они научились с ней справляться, хотя бы на время.
— В общем-то логично. Не могу с тобой не согласиться. По-моему, тебе было бы лучше дождаться результатов вскрытия. А вдруг здесь ничего криминального нет? И ты напрасно потратишь деньги. Ты вообще . знаешь, сколько я беру за расследование?
— Да, мне Тамара Федоровна сказала, что вы много берете. (Ого, вот это осведомленность!) — Но это особый случай, и я могу сделать исключение. Все-таки Марья Николаевна была моей соседкой, и я к ней хорошо относилась… Конечно, бесплатно я не буду работать, но… Все же лучше дождаться результатов экспертизы.
— Не могу я ждать, поймите! За это время может многое измениться…
Потом будет гораздо труднее установить правду! Вы, пожалуйста, займитесь, а если будет твердо установлено, что это не убийство, я все равно оплачу ваши услуги…
— Хорошо, хорошо, — перебила я ее. — Об оплате мы поговорим после окончания дела.
— Да, конечно. Так вы мне поможете?
— Я попробую. Но сразу предупреждаю: скорее всего Марья Николаевна умерла от приступа астмы.
— Ничего, ничего, лишь бы знать, что произошло на самом деле! Лишь бы знать правду!
— А теперь у меня есть несколько вопросов.
— Если смогу, я отвечу.
— Марья Николаевна жила одна в трехкомнатной квартире?
— Да. Когда папа женился, баба Маша была недовольна: жена была «не та», недостойна папы. И как мама ни старалась, она не смогла наладить отношения со свекровью. И они ушли с папой в мамину однокомнатную квартиру, где мы сейчас и живем. Мама все время говорила, что, может, хоть я поживу по-человечески. Вот теперь, наверное, и поживу, — грустно закончила она.
— А квартира приватизирована?
— Нет, но года четыре назад баба Маша меня прописала. Сказала, что совесть заела.
— А у тебя есть брат или сестра?
— Нет, родители не решились больше иметь детей. Комната-то одна.
— Значит, в квартире были прописаны ты и бабушка? И все?
— Да, — она подняла на меня свои огромные синие глаза.
Так, или она действительно очень наивная, или хочет показаться таковой.
Ладно, выясним потом.
— А ты живешь далеко отсюда?
— Нет, не очень.
Наташа назвала адрес. Я бы сказала, совсем близко.
— А почему ты не жила с бабушкой? Ведь ты часто к ней приходила?
— Приходила очень часто, но баба Маша была против того, чтобы я осталась у нее насовсем. Не то чтобы она говорила об этом прямо, но всегда тактично выпроваживала меня. Я не сопротивлялась, я и так был" ей благодарна за квартиру.
Так, это уже что-то. А может быть, этой девочке с такими огромными глазами просто надоело быть благодарной?
— Прости, Наташа, а сколько тебе лет?
— Двадцать два, я учусь в экономическом. Еще один год остался.
— А друг у тебя есть? Ты собираешься создавать ячейку общества?
Судя по выражению лица, она не сразу поняла последний вопрос. Потом, улыбнувшись, ответила:
— У меня есть друг. И мы собираемся создавать ячейку общества. А вот теперь, — она вздохнула, — процесс, я думаю, ускорится.
— Почему?
— Вася не местный. Он живет в общаге.
1 2 3 4 5 6 7