У Анастасии Савельевны невольно появились слезы на глазах.
Исправник шумно вздохнул, отпихнул от себя пододвинутый хозяйкой стул. Послюнявил ладонь, снова сосредоточенно прилизал волосы.
- Лютует германец. Не удержим его - всех задушит, сюда ворвется. Депеша пришла. Из городка нашего пятерых солдат надо. Перешерстил все хаты. Один из пятерых - твой. За Тихона не бойся. Образованный, в университетах обучался, писарем будет, знамо дело, не пропадет.
Оборвалось сердце у Анастасии Савельевны от страшного известия, она рухнула на скамью и запричитала:
- Какой из Тихона вояка? Побойся Бога! Ведь отец наш положил голову за царя и отечество. Господи! Где милосердие?
Исправник осерчал.
- Бога не чипляй. Может, Тихон и до окопов не дойдет. Смотришь, к начальству переводчиком возьмут, германскую речь знает. А там перемирие, толкуют, на носу. Три девки у тебя - аль не подмога? Чего ревешь? У других и того хуже. Ну рассуди, кому еще иттить в окопы? Мало ли что нам хочется, да не всегда можется.
Через месяц Тихон, в шинели и яловых военных сапогах, уже был под Брестом. Осмотревшись вокруг, он стал набираться ума. Читал солдатам листовки, озаглавленные "долой самодержавие!", и был готов идти за членами полкового комитета хоть на русского царя, хоть на германского Вильгельма. В окопах приняли его в партию большевиков, избрали членом полкового комитета. Он считался грамотеем. Писал письма по просьбе солдат, составил на митинге фронтовиков документ о полномочиях полкового солдатского комитета. Сочинил на немецком языке два воззвания к солдатам противника: призывал сложить оружие и возвращаться по домам.
Осенью семнадцатого года в окопы прилетела весть: в Питере свергнуто Временное правительство. Да здравствует революция! Солдаты стали покидать окопы. Фронтовики отправились громить помещиков и капиталистов. В полку проводились митинги и собрания. Ораторы показывали мандаты и оглашали свои полномочия на формирование красногвардейских отрядов. Не прекращались бесконечные горячие споры.
- Помогнем Питеру и Москве! - страстно призывали ораторы. - Вперед, до полной победы!
На одном из митингов в казарме Тихон по узкому проходу между двухъярусными койками пробрался к столу. Там стоял здоровенный балтиец, увешанный гранатами, лентами с патронами и маузером. Сверкая воспаленными от бессоницы глазами, он растолковывал солдатам, почему надо бороться за рабочее и крестьянское дело.
- Вертаетесь в деревню? Там встретите кулаков и помещиков. Они вам землю не отдадут. Путь к хлебу лежит через победу рабочих в столицах. Записывайтесь в отряд! Докажите пролетарскую солидарность. Подходи! Называйся.
Солдаты оцепенело молчали.
- Что притихли, вояки? - взволнованно обратился к солдатам Тихон. Уполномоченный большевиков верно толкует. Другого пути нет. Воткнешь штык в землю, вернешься домой, а там что ждет? Опять кабала?
Кто-то зло возразил:
- Пятый год вшей кормлю. Леший с ней, с революцией, мне позарез жену увидать желательно. А кто баламутит народ, те антихристы и христопродавцы.
Другой солдат тут же возмутился:
- Чего ж ты врешь? "Пятый год на фронте!" Ты же со мной призывался в прошлую зиму. В теплушке вместе бока мяли.
- Пущай не пятый, да все равно умаялся. А дом есть дом. Он манит. Силенка в наличии имеется. Осьмушку хлеба всегда заработаю, хоть у того же помещика. Все не в дерьме, не в окопах.
Задвигались, зашумели все разом.
- Записывай, морячок, меня! С поклоном к помещику не пойду! возвысился над толпой голос Тихона.
И еще несколько человек протиснулись к матросу, называя свои имена.
Ранним ноябрьским утром балтиец, по фамилии Валуев, ставший командиром красногвардейцев, привез отряд в революционную Москву. Большевики уже взяли власть, но город напоминал военный лагерь. Отряд бросили в самое пекло. Дрались за каждый переулок. Тихона выбрали комиссаром отряда. Он метался под пулями, подбадривал солдат и сам стрелял по врагам революции.
На шестой день Тихон получил тяжелое ранение и попал в госпиталь. Врачи готовились вчистую списать молодого красногвардейца с военной службы, но Столицын категорически возражал.
- Вы же меня заживо хороните, - возмущался он.
- Ты, парень, - говорил доктор, - нас не обвиняй. Когда тебя в палату внесли, смерть твоя рядом шла. Пуля пробила грудь в сантиметре от сердца.
На соседней койке лежал жизнерадостный парень, года на два постарше Тихона. Своей общительностью он многим надоел. А Тихон слушал его часами, иногда сам задавал вопросы. Парень рассказывал о своих товарищах по службе в милиции, о том, как неделю стоял на посту недалеко от кабинета Ленина в Смольном и каждый день видел Ильича.
- Нашу роту, - говорил Николай, - сменили латышские стрелки, а я вернулся в Москву, в отряд по борьбе с бандитизмом. Выздоравливай, твердил он Тихону, - и приходи в Знаменский переулок, в МУР, там Николая Кривоносова спросишь. Вместе зададим бандитам перцу!
- Со шпаной возиться или революцию делать, тоже сравнил, - возражал Тихон.
- Чудак, - кипятился Кривоносов, - они ведь тоже враги. Представь себе, едет обоз с продуктами, доставляют питание красным. А банда подстерегла и оставила пустые подводы. Люди ждут хлеб, а им кукиш. Много навоюешь без продуктов? Воры - та же контра. Уясни себе. Побудь на Сухаревке, Хитровом рынке - увидишь, как эта сволочь губит революцию.
Перед самой выпиской из госпиталя проведать Столицына пришел балтиец, командир отряда Валуев. Он одобрил решение Тихона пойти вместе с Николаем Кривоносовым в уголовный розыск.
Сразу после выписки Николай привел Тихона в свою маленькую комнату, предложил кровать, себе постелил на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43