Домик у них небольшой, он остался Зинаиде от матери в наследство, да огород, где они с матерью высаживали в основном картошку - вот и все богатство. Перед родами Зинаида работала лаборанткой в школе, куда устроил ее все тот же сердобольный Заботин. Зарплата в школе и у учителей не ахти какая большая, а у лаборанта какие деньги? Теперь, когда у Зины появился малыш, надо было думать о пропитании. Родственников в Ильинском у Зинаиды не осталось, близкая знакомая, даже и родня какая-то дальняя баба Настя из деревни Выселки, да в городе областном сестра живет с мужем и двумя их детьми. Муж у сестры мужик мастеровой, но изрядно пьющий. И приходилось рассчитывать лишь на себя. И потекла жизнь: И трудно было: И сердце прибаливало, и мальчишка рос шаловливым, озорным, да еще и, как выяснилось однажды, вороватый. С небольших-то доходов Зинаиды стал Филя приворовывать у матери то пять копеек, то десять. Иной раз, при удобном случае, и рубль украсть мог. Поначалу-то Зина и не замечала, но впосдедствии, когда стали и рубли исчезать из дома, где они только вдвоем с Филей и жили, вывело это ее из душевного равновесия окончательно. -Не ты ли деньги у матери своей, из семьи своей крадешь, мерзавец несравненный? И не оправдывайся, некому ведь больше. Что же ты так к матери своей болезной да любящей этак относишься? Люблю ведь тебя, вона - в каких муках тебя выродить сподобилась, - уже заплакала, не выдержав напряженности момента, Зинаида, а затем и вконец разрыдалась в голос. Филя испугался не обвинения, а того, что в рыданиях и страдании мамка его умрет, потому - сердцем больная. И он сам, не в силах сдерживаться, зарыдал, упав на пол перед Зинаидой и прося прощения, что никогда больше не украдет у нее и копейки. А вырастет вот, да и будет ее кормить и холить. Мать уж сама-то за Филю испугалась: как бы умом парень не тронулся от этакого переживания. И как отрубило! - не стал больше Филька ни воровать, ни озоровать. Учился остатние годы в школе отлично, а учителя на его талант только что не молились. Поступил Филя в медицинский институт, да только исключили его с первого еще курса за безобразную выходку. Чистил с другими студентами на анатомии кости для учебного процесса, выносили их для просушки на крышу пятиэтажного учебного корпуса, а Филя возьми да и брось вниз одну косточку (и небольшую косточку-то - бедренную, одну только). Косточка та на голову профессору случайно и упала. И надо было ему, профессору, то есть, не ко времени туточки проходить! Профессора - в больницу с сотрясением, а Филю - хорошо не в тюрьму, а в армию. -Это я к чему все вам рассказываю? - девушка ведь у Фили, что из деревни Березовка, в нехорошую компанию в вашем городе попала, а Филя, поди, прознал все о ней. Как бы чего не случи-илося! Очень убивается Зинаида и за Филю, и за девушку его, Вику. В городе вашем поступала в медицинский институт, да по конкурсу не прошла. Без экзаменов ее в медицинское училище и приняли, а там на безденежье-то (какие у родителей в деревне доходы?) и попала она в эту нехорошую компанию. Рассказала нам Нюра такую печальную историю и замолчала, подперев ладошкой усталое свое лицо. Я Нюру очень хорошо понимаю. Это редко у кого такое сердце есть, что чужое горе за свое принимает. До утра уж и немного времени осталось, как мы, наконец, улеглись. Дуська, моя кошка, скорее всего - абиссинской породы, улеглась у меня в ногах. Меня-то она любит и даже обожает, но паров алкогольных не выносит на дух. Был бы я трезв, так она улеглась бы на моей подушке, поближе к моему лицу, чтобы чувствовать мое дыхание. Не кошка у меня, прямо-таки, а человек в кошачьем обличье. Все понимает. Только вот не уберег я ее, видать. Животик у кошечки моей растет не по дням, а по часам. Вот ведь заботушки у меня будет! - с котятами-ребятами! Я засыпал, когда вдруг ни с того, ни с сего мне остро вспомнился рассказ Нюры про Зинаиду и ее сына, Фильку. С чего бы это? - но тревожно стало на сердце. И спал я тревожно:
***
-Ты пошутил или всерьез этакое "отмочил" насчет отпуска и похода на плоту? - с раздуминкой какой-то, какой я у него раньше не замечал, начал свой разговор Валерий Русинов, придя на работу часам этак к трем пополудни. - Это я к тому, что был бы не против прогулки по речке. -Ты что же, и Леночку собираешься с собой взять? Это я к тому, что на плоту и я был бы непрочь пройти вдоль да по речке. -Леночка, как я понял, женщина неплохая, но мне надо подумать. Еще раз ошибаться не хочется. Вот плот и был бы кстати. Да еще на природе! Вань, а ты с Леночкой ничего такого не: -Не-е-ет: Я, знаете, даже растерялся от такого. Скажешь правду - навредишь еще обоим. Черт с ним, промолчу пока. А там видно будет. Ну, а что плохого сделала Леночка, проколабродив со мной единую только ноченьку? Женщина она была свободная, Валерия до того не знала. -Нет, Леночка пока пусть в городе без меня побудет. И тоже подумает, - проговорил Валера, а я, знаете, с облегчением выдохнул: зачем еще на плоту "двуполость" устраивать? При нынешних отношениях Валерия и Леночки присутствие последней было, пожалуй, пока преждевременно. Как выясняется, идея была неплоха, даже несмотря на то, что пришла спьяну. Чем плохо - пройтись на плоту по речке, а заодно и порыбачить. И отдых необходим ведь. А природа какова по берегам! Дня два на строительство плота, еще дней пять-семь - на сам поход. Пока Егорий и Валерий строят плот, я помогу Варенцовым с сенокосом. Сенокос ведь! - я обожаю эту пору, пору сенокосную, земляничную, пору белых грибовколосовиков. А черники по ельничку да березнячку! Насобираем, а Нюра нам пирог с черникой напечет. И с рыбкой свежей! Можно плюнуть на рыбнадзор и "ухватить" немного стерлядки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28