Высокий, шести футов и четырех дюймов, и не слишком красивый, Кантор внешне ничем не напоминал еврея. Это обстоятельство он рассматривал как большой плюс для своей политической карьеры. Евреи стали бы голосовать за него из-за фамилии, не евреи благодаря приятной внешности. Как ему часто говорили, он выглядел по меньшей мере нейтрально.
На вечеринках Кантор всегда оказывался в центре внимания. Этому способствовал не только рост, но и сильный бархатный баритон, без усилия достигавший самых отдаленных углов. В то же время рост Кантора становился препятствием, когда дело касалось личных отношений. Мужчины избегали его. И в двадцать девять лет он никого не мог назвать своим другом. Когда-то в Гарварде он сблизился с журналистом Генри Силлером из "Нью-Йорк тайме", но тот дорос лишь до пяти футов семи дюймов. Появление их в обществе поневоле вызывало улыбку, и, даже оставаясь вдвоем, они не могли забыть о том, что во время разговора один смотрит сверху вниз, а другой - снизу вверх. Так разница в росте оказалась неодолимым препятствием, о которое споткнулась их дружба.
В двадцать пять лет Кантор закончил Гарвард и, сдав экзамены на адвоката, заручился поддержкой влиятельных родственников и выставил свою кандидатуру на пост мэpa Вестчестера, где он родился и вырос. Являясь кандидатом от республиканской партии в городке, сплошь населенном республиканцами, он полагал, что без труда выиграет избирательную кампанию. Однако его конкурент продолжал называть Кантора "высоким мальчиком, который хочет занять его место" и таким образом привлек на свою сторону немало избирателей. В ответ в одной из речей Кантор указал, что еще один адвокат-республиканец, Эб Линкольн, также не мог пожаловаться на недостаток роста. При первой же возможности кандидат-демократ отозвался о Канторе как "о высоком мальчике, который думает, что он Эб Линкольн". Это решило дело, и Кантор потерпел сокрушительное поражение.
Последующие три года он налаживал политические контакты, учился вести избирательную кампанию, выступать перед людьми. Его невеста, а затем и жена поощряла его ораторский талант. Она говорила, что умение выступать перед аудиторией очень пригодится ему в конгрессе. Сам же Кантор ставил перед собой более высокую цель: после выборов в палату представителей и сенат он намеревался стать первым еврейским президентом Соединенных Штатов.
Он внимательно изучил карьеры всех президентов, юристов по образованию, и пришел к выводу, что ему необходим громкий судебный процесс, который принесет ему широкую известность. Избирателям, как показывала история, нравилось голосовать за знаменитостей. И следующим естественным шагом его карьеры стал офис окружного прокурора, но нужное дело никак не подворачивалось. Громкие процессы поручались более солидным юристам. К двадцати девяти годам Кантор чувствовал, что наступает решающий период его жизни. Повторная попытка заполучить кресло мэра должна была принести успех и стать стартовой площадкой для прыжка в Белый дом.
Дело Урека не вызвало у него особого энтузиазма, но он серьезно отнесся к своим обязанностям, так как любое судебное разбирательство могло принять самый неожиданный оборот. Он потратил оба выходных дня на изучение содержимого большого конверта из плотной бумаги, делая в блокноте многочисленные пометки и намечая стратегию будущей баталии. Он позвонил нескольким коллегам, чтобы узнать их мнение о Томасси. В воскресенье вечером Кантор удобно устроился в любимом кресле перед телевизором и сказал жене, что добьется обвинительного приговора.
При отборе членов жюри он задавал каждому из кандидатов один и тот же вопрос: "Если вина ответчика будет доказана, станет ли для вас возраст обвиняемого препятствием в вынесении объективного приговора?" Двое или трое заколебались, но в конце концов все согласились не брать в расчет возраст правонарушителя. Кантор понимал, что некоторые из них лгут. Им надоело копаться в комнате жюри и хотелось побыстрее перейти к делу.
Томасси, наоборот, не один раз употребил фразу, "этот мальчик, которого собираются судить", а однажды даже "этот школьник".
Отбор присяжных закончился быстрее, чем обычно. Томасси и Кантор руководствовались одним правилом: никаких дипломированных специалистов, кроме инженеров и экономистов, никаких интеллектуалов, склонных к абстрактному мышлению и моральным тонкостям. Им требовался оркестр из людей-инструментов, чтобы сыграть на нем свою увертюру.
Кантор настоял на том, чтобы в состав жюри вошло лишь два негра, шестидесятилетний мужчина и женщина средних лет, согласно кивающая еще до того, как ей задавался вопрос. К ним присоединились управляющий кинотеатра, безработный сталевар, техник-смотритель многоэтажного дома, страховой агент, бездетная домохозяйка, владелец овощного магазинчика, ушедший на пенсию банковский кассир, крановщик и клерк небольшой фирмы.
* * *
Еще будучи начинающим адвокатом, судья Брамбейчер понял, что всю черновую подготовительную работу надо перекладывать на плечи подчиненных, чтобы сосредоточить все усилия на выработке общей стратегии и каждодневной тактики. Ему нравился сам ход судебного процесса, и каждый раз он удивлялся, как быстро подходило время перерыва. Мечтая стать судьей, он полагал, что только тот имеет возможность в полной мере насладиться проведением в жизнь буквы закона. И, получив наконец долгожданную мантию, к своему безграничному удивлению, он уже к концу первой недели понял, что на долгие годы обрек себя на самое скучное времяпрепровождение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44