С Георгием-то у них лет двадцать разница была, и тогда такие браки неравные тоже в моде были, как и сейчас. Надо пойти поздороваться с ней, а то неудобно… — Нина прислушалась. — А что-то тихо у них на участке. Я думала — там вообще никто не живет. Впрочем, тихо стало, как в могиле, в нашей Май Горе. Раньше летом — полна улица детворы, пацаны на великах гоняли, на речку, за грибами, за ягодами. Крик, смех, иногда и подерутся, а сейчас словно вымерло все. Слышала ведь, из нашей старой дачной компании кто в Штаты подался, кто в «новые русские» выбился, а кто и… Борька, гад, — закончила она совершенно неожиданно, и в голосе ее снова появились слезы. — Я ему этого никогда не забуду! Как я тут перед всеми врать должна, что он меня не бросил, а… — Она осеклась. — Ладно, баста. Кто про что, а вшивый все про свою баню. Я, Катюш, пожалуй, схожу минут на голь к Александре нашей. Только поздороваюсь — и назад. А то она всем этим вежливым церемониям большое значение придает. Хочешь со мной?
Но Катя отказалась. Оставшись одна, она кое-как выволокла из сарая садовые скамейки и столик, притащила все это богатство под липу у крыльца. Пчелы жужжали на заросшей сорняками клумбе. Солнце припекало все сильнее, и сильнее, приближаясь к зениту. Совсем не хотелось что-то делать, даже думать о чем-то было лень.
Нина вернулась через час с четвертью с целой тарелкой спелой красной смородины. Сообщила, что это подарок соседей.
— Они варенье сегодня варят — ос у них на террасе! Кстати, на свежие пенки приглашают нас вечером к чаю. — Нина вобрала губами спелую смородиновую гроздь и вкусно облизнулась. — Ты насчет ребенка спрашивала, так это у Александры какая-то приятельница живет. Я ее мельком видела. Это, наверное, ее мальчик. А у самой Александры Модестовны детей нет.
До вечера они разбирали в доме старые вещи, затем, споря и чертыхаясь, занялись настройкой телевизора, который ловил всего три программы, и то с грехом пополам. По экрану поползли полосы, то и дело пропадал звук. Катя по указанию приятельницы с антенной (мотком провода) в руках сновала из угла в угол комнаты, стараясь найти наилучшую для изображения точку.
— У соседей та же проблема — помехи, — сообщила Нина. — Все потому, что мы от трансформаторной будки далеко расположены. Мне Александра сказала, что у них тут какой-то знакомый есть, в технике хорошо разбирается. Телевизор и видео им наладил. Он сегодня к ним на чай придет. Можно будет при случае и нашу рухлядь попросить починить.
Сумерки накатывали на Май-Гору дымчато-прозрачной волной. В небе носились ласточки, «Деревенские, обрати внимание, — указала Нина. — Совершенно на городских не похожи». Осмотр живописных окрестностей решено было отложить до утра. После уборки в доме они устали так, что сил хватило лишь на то, чтобы извлечь из сарая гамак, зацепить его за крючки, вбитые в две дремучие елки позади дома, и плюхнуться в эту импровизированную качалку, млея от блаженства.
— Ну, восьмой час уже, давай-ка, милочка, собираться, — Нина глянула на наручные часики. — Век бы тут сидели, правда? Но уже прохладно. Александра тебе понравится. Насколько я помню, у нее всегда был полон дом народа. Известные все люди наезжали — по-настоящему известные — художники, актеры, музыканты. С самим-то Чебукиани все дружить были рады. Особенно когда он у тех, кто наверху, в большой чести был — ну, сама понимаешь. А вообще художник он был неплохой, стильный. И на Западе имя имел. И довольно многогранным талантом обладал, хотя, опять же по известным причинам, с соцреализмом все же дружил больше, чем с авангардом.
Они не спеша побрели к дому. Яркие фары проехавшей по улице машины спугнули сгущавшиеся сумерки. Донеслась музыка — Моцарт. Машина проехала, и вот тут-то…
Катя внезапно остановилась и уставилась на темные кусты, скрывавшие забор и участок дачи Чебукиани. Кругом было тихо и темно. Пахло хвоей, нагретой солнцем за весь этот долгий день, дымом, речной водой. Везде царил безмятежный покой, о котором она так мечтала в душном, пропитанном пылью и бензином городе. Все вроде было хорошо, но тем не менее…
Да что с тобой? Чего ты так внезапно испугалась? Катя, помедлив, двинулась дальше. Испуг. Да, да, это было не что иное, как резкий выброс адреналина в кровь, от которого все так и похолодело внутри и сильно забилось сердце. Совершенно беспричинный испуг. Катя снова обернулась, напряженно вглядываясь в дремучее сплетение ветвей. Конечно же, там никого нет. Не было и быть никого не может! Что же это ты, радость моя, перед самой обычной темнотой так трусишь? Прямо первобытные инстинкты какие-то — мороз по коже, предчувствие опасности, невидимой и неслышимой, но грозной и неумолимой, которая вот-вот тебя настигнет и…
— Ты чего? — Нина включила на крыльце свет. Вокруг матового круглого светильника сразу же закружились ночные бабочки. — Что, лягушек заслушалась?
Катя взошла по ступенькам. Все же она отъявленная трусиха. Стыдно признаться, но… Тепличное городское создание, пугливое и мнительное, совершенно не приспособленное к жизни на природе. Однако… Она просто не могла не оглянуться еще раз. Ну? Никого. Это всего лишь темнота — чернила ночи. На террасе сейчас зажгут лампу под зеленым абажуром, и темнота враз отступит. А если у тебя, дорогуша, расшатаны нервы, то надо пойти полечиться.
И все же на душе было как-то неспокойно. И беспокойство это никак не покидало. Катя никому бы в том не призналась, но в глубине души отчего-то ей совсем не хотелось идти в дом-невидимку, утонувший в зелени мрачного сада, где водился (она просто не смогла бы в тот миг подобрать иного слова) странный ребенок-альбинос, схожий видом с каким-то маленьким животным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21