— Мещерский тоже не узнавал своего голоса.
— Слетай мигом. На холм, берегом озера — тут недалеко. Номер 56-13, а лучше волоки сюда, я их сам вызову.
И никаких комментариев там. Никому, слышишь?!
Этого он мог бы и не говорить. Когда Мещерский скрылся за соснами, они на пару с Кравченко снова повернулись к трупу. Кравченко осторожно обогнул бетонное кольцо.
— Это колодец, — сказал он. — Заброшенный. Рельсами вон забили. А тут что? Кровь. На стенке — смотри-ка.
И здесь тоже, на этих свайках. — Он указал на толстые полосы металла, крест-накрест прикрывавшие черный зев колодца.
Потом он присел на корточки. Осмотрел, насколько это было возможно без перемещения тела, спину Шилова — сбитая кверху футболка, на коже — вроде ссадины, но видимость была ограничена. Молча указал на все Сидорову. Тот осторожно провел рукой по карманам джинсов убитого. Там ничего не оказалось. Затем они все так же осторожно и тщательно, круг за кругом, обыскали траву, местами примятую. Кое-где на ней чернели пятна запекшейся на солнце крови. Увы, нигде не оказалось ни одного участка голой почвы, никаких отчетливых следов обуви.
— А это что? — Опер наклонился и поднял с травы порванную золотую цепочку. — Это его?
Кравченко кивнул.
Сидоров промерил глазами направление от кустов — след волочения от шоссе до заброшенного колодца.
— Тут что-то не так, — сказал он. — Я не могу определить, где конкретно на него напали, нанесли удар. Должна быть обильная кровь в этом месте. Обязательно должна.
Лихорадочно по следу в траве вернулись к кустам. Снова продрались сквозь них к месту, где словно яркий флажок неизвестной страны все еще полоскался на ветру шелковый оборвыш. Кравченко прошел немного вперед.
— Здесь! Нашел, кажется, — крикнул он тревожно.
У обочины дороги чуть в стороне на траве — лужа черной крови.
— Шипов шел по шоссе. А за ним наблюдали из кустов. Напали, возможно, сзади, полоснули по горлу — вот так. При умелом ударе это все выглядело бы…
Сидоров смотрел на шарфик:
— Так, он начал падать, зацепился вот этой тряпкой.
Это его тряпка? Нет? Не знаешь, что ли? Ну ладно, потом разберемся. Так, а уже отсюда его потащили к колодцу.
Кравченко молчал — отчего-то ему не хотелось говорить, что шарфик, на котором опер выстраивает сейчас свою версию картины убийства, не принадлежал Сопрано, а принадлежал…
— Он легкий как перышко, Саша, — сказал он хрипло.
— Что? — Сидоров болезненно поморщился.
— Это было несложно. Ну, тащить его. — Кравченко посмотрел на часы:
— Без семи три, а Шилова убили…
— Около полудня, может, в час дня. Судя по следам крови… Хотя там, на поляне, солнцепек, все могло произойти и гораздо позже.
— Около половины второго?
Опер кивнул. Прежнее развязно-залихватское выражение лица его сменилось теперь угрюмо-вопросительным.
— Сослуживцев-то у тебя много? — поинтересовался вдруг Кравченко.
— А что?
— Лес будете прочесывать?
— Будем. Обязательные действия. Инструкция.
— Зря.
— Почему?
— Интуиция. Тот, кто это сотворил, уже там, где его никакие прочески не достанут. Пятки салом смазал он, Шура, — Кравченко все смотрел на убитого. — И запомни: мы были с тобой в момент убийства. Алиби. А то я знаю ваши манеры: чуть что и…
— Я всегда все помню.
— Ну, я рад. Дай-ка мне фотку, что у тебя в кармане, — и, когда опер протянул ему фоторобот Пустовалова, Кравченко сунул его в карман куртки. — У тебя таких много, а мне теперь эта морда и самому понадобится.
Сидоров приподнял брови, всем своим видом выказывая: «Ты-то еще что дерзишь?»
— Там женщины, Шура. На даче Зверевой, — пояснил Кравченко, смягчая тон. — О них мы теперь должны думать в первую очередь.
Мещерский вернулся бледный и задохнувшийся после своего печального марафона, передал черный пенальчик радиотелефона оперу.
— Дома все тихо, — сообщил он. — Естественно, я никого ни о чем не спрашивал пока.
— Ив будущем помолчи, — приказал Сидоров, набирая номер отдела, — вот что, ребята, договариваемся как жентльмены: спрашивать теперь — мое дело, а вы… Алло, дежурный? Сидоров говорит, соедини меня с Пал Сергеичем. Срочно! И свяжись с экспертами. Кто сегодня дежурит? А этот, новенький… Давай всех вызывай. Да. Случилось. На территории дачного кооператива. Двадцать второй километр. Давай опергруппу сюда. И прокурору сообщи.
В роли понятых на этот раз побывать не пришлось.
Местный отдел милиции высадил настоящий десант, а в качестве «беспристрастных» взяли двух охранников из сторожки. По их вытянувшимся лицам Кравченко определил — как те боятся теперь лишиться своей спокойной, сытой работы.
— Что, проворонили? — рявкнул на них Сидоров. — Турнут вас теперь за халатность по первое число. И поделом!
— Да мы… Тут никого ведь не было! Чужих. Мы же никуда не отлучались от пульта! Пленки вон можете посмотреть.
— Посмотрим, дайте срок.
Что далее происходило при осмотре места происшествия, Кравченко и Мещерский так и не узнали. Им было приказано сидеть в дежурной машине на шоссе. Сидели они там аж до половины шестого вечера. От голода, волнения, бензиновой вони, а главное, от сознания того, что вот случилось нечто дикое, неприятное и страшное, о котором теперь придется поневоле говорить и думать все ближайшие часы и дни, у Мещерского глухо ныл затылок — словно его съездили по черепу чем-то увесистым и мягким.
— Кто ей сообщит о его смерти? — спросил Кравченко, мрачный как туча.
— Уступаю тебе.
— Да? А впрочем, это не наша обязанность. Это Сидоров тут вопросы задавать намеревался. Ну и пусть. А мы с тобой, Серега, будем немы как рыбы.
— И как долго?
— То есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23