Ты домой не собираешься?
— А ты? — Она смотрела на него.
Он отвел взгляд, уставился в темное окно. Никитский переулок (по-старому — улица Белинского), 3, куда выходил фасад главка, освещался тусклыми фонарями.
— А я сегодня дежурный.
Кате хотелось добавить, как в детстве, «по горшкам», но она сдержалась и только спросила:
— Очень устал?
— Очень.
— А у меня горе, Никита, — сказала она внезапно. — Подруга умерла.
Он изобразил на лице вялое соболезнование.
— Молодая?
— На год меня моложе.
— От чего?
— Да, понимаешь, какой-то несчастный случай на стройке. Ничего я пока не знаю толком. Представляешь, включили сегодня видео, а там...
Она перехватила его быстрый взгляд. Колосов уткнулся в бумаги.
— Так эта девчонка из Каменского — твоя подруга? — спросил он как бы невзначай.
— Ну, не так чтобы очень. Но приятельница. Мы в одной компании часто встречались.
— Ах, в компании... — Похоже, он хотел задать ей новый вопрос, но тут в дверь осторожно постучали. Затем в кабинет просунулась коротко стриженная белобрысая голова Вити Иванова из отдела по борьбе с хищениями личной собственности граждан, коротко именуемого в розыске «квартирным».
— Петровская, вот ты где! А мы гадаем, с кем это шеф «убойного» заперся, — замурлыкал он, точно большой кот. — Что, статью пишете? А, нет, кофе пьете. Четой-то ты все к убийцам, к убийцам, а к нам никак не заходишь?
— Плохо приглашаете, — буркнул Колосов. — И вообще, когда я с женщиной, прошу меня не беспокоить...
— Женщина сейчас тебе изменит. Будь спокоен. — Иванов скрестил на выпуклой груди бегуна на длинные дистанции мускулистые руки. — Кать, ты вон с Хасаном встретиться мечтала. Былое вспомнить. Так он у нас.
— Где? — Катя даже привстала от удивления.
— В нашем кабинете. Мы его из «Матросской» взяли на сутки. Там с ним душеспасительные беседы ведут. Ничем Хасан нас порадовать не хочет. Молчит да жмется. Жмется да молчит. Может, тебя увидит — оттает.
— Он что, опять сбежал? — спросила Катя.
— Опять. Уже третий побег.
— И опять с Камчатки?
— Нет, всего лишь из Потьмы на сей раз. Не дошел, как говорится, до точки.
— Так чего ж ты стоишь! Веди меня к нему. Я его только неделю назад как вспоминала. Очерк для «Милиции» пыталась из себя выжать. Спасибо за кофе, Никит, — сказала она. — Я пойду. Ты уж извини, если я тебя болтовней своей оторвала от дел. Я потом еще загляну.
— Когда? — испугался Никита. — Сегодня?
— На неделе, — успокоила его Катя.
— А-а, всегда пожалуйста, кстати.., у меня потом вопрос к тебе будет о той погибшей подружке.
Иванов пропустил Катю вперед и торжественно повел ее в свой кабинет.
Глава 2
В НЕИЗВЕСТНОСТИ
Дома было темно. Значит, Вадька не приезжал. Ну и Бог с ним. Катя захлопнула дверь и включила в передней свет. Эта однокомнатная квартирка в сталинском доме на Фрунзенской набережной досталась ей по наследству. Здесь прежде жила ее двоюродная бабка — старая дева с бурным литературным прошлым. Умирая, она завешала приватизированную квартирку внучатой племяннице.
С тех пор прошло два года. Катя радовалась собственному углу. Родители не возражали, чтобы дочь жила отдельно. «Ей надо работать в тишине, она так много пишет, она очень талантлива», — говорила мама знакомым. А папа занимался ремонтом квартиры, оплачивал коммунальные услуги и подбрасывал дочери деньжат, если подозревал, что она сидит на мели.
Катя сняла шубку и уныло оглядела себя в круглое зеркало, тускло мерцающее в электрическом свете прихожей: вялая, усталая. И правда, в ванну да спать! Она разделась, накинула махровый халат и прошлепала в ванную. Открыла воду и вылила из флакона пену, пахнущую сиренью. Этот запах всегда поднимал ей настроение.
После ванны она перекусила и уселась в кресло перед телевизором. Нажала кнопку пульта: первый канал — «Новости», второй — «Вести», четвертый — грохот полицейского боевика. Она поморщилась, достала из подтелевизионной тумбы кассету и переключилась на видео.
На экране заплясали маленькие смешные человечки. «Белоснежка и семь гномов» — ее любимый мультик. Ленивчик и Ворчун плясали под звуки волынки. Ленивчик... Самое удачное прозвище для Вадьки. Вадим Кравченко и в юные-то годы отличался феноменальной ленью, а уж в зрелые лета... И как его только держат на той работе?
Кравченко в былые времена служил в КГБ. Но в этом он неохотно признавался даже своим близким друзьям, называя свою профессию чем-то средним между «референтом по внутренним вопросам» и «обозревателем широкого профиля».
В 1992 году он внезапно ушел из своей конторы, успевшей к тому времени сменить название, — причины сего дезертирства остались для друзей Кравченко опять-таки неизвестными, — и подался в телохранители. Катя подозревала, что подобная смена занятий проистекала отнюдь даже не из погони за длинным долларом, а из голубой мечты кравченковского детства, никогда, кстати, не высказываемой им вслух.
Дело в том, что в грезах своих Вадя представлял себя великолепнейшим Шоном Коннери в роли Джеймса Бонда. У него имелось полное собрание кассет с фильмами о похождениях агента 007, и он частенько в одиночестве, при закрытых дверях, тайком ото всех наслаждался нехитрой экзотикой всех этих шпионских бредней Йена Флеминга.
Увы, до Бонда Ваде даже в смысле внешности было далеко. Вадя Кравченко представлял собой тип ярко выраженного ленивого, изъеденного безнадежным скепсисом, иронией и брезгливым пренебрежением к жизни славянина. Кто-то однажды заметил, что он похож на Есенина, и это сравнение доводило его до белого каления. Какой уж там Шон в роли Джеймса, когда у тебя вот такие славянские соломенно-желтые волосы, голубые грустные глаза и совершенно славянский нос!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20