А ещё - потому как забавляла, вызывала жалость, сочувствие, и больше вообще ничего не вызывала. Ничем особо не тревожила, ни чувств, ни эрогенных зон, ни воображения. Ему было все равно, что с ней, что без нее, но зачем без неё пусть с ней.
Он вообще любил, когда рядом присутствовало нечто противоположного пола. Со случайно снятыми девицами надо было ещё возиться, напрягаться, ожидать неожиданного, а с ней что?.. Он знал её, по меркам своей жизни, давно, очень давно - уже полгода. И когда они целовались в каком-нибудь очередном закутке... и когда она, чувствуя, что владеет серьезностью момента, обозначала свое: "а дальше - ни-ни". Он покровительственно подтрунивал над ней. Он был уверен, что у неё никого, кроме него, нет, но вдруг её прорвало:
- Коля! Прости меня, - как-то сорвалось с её губ. - Я люблю другого, и она взглянула на него с такой совдеповской патетичностью, что вполне бы могла стать моделью Мухиной, когда бы та давно не умерла.
- И где он? - мрачно спросил Карагоз, все же подозревая, что она рассчитывает возбудить в нем ревность и чувство соперничества, призывает таким образом перейти к решительному наступлению. Но как-то уж слишком грубо, как-то уж слишком нелепо. Но на всякий случай решил уточнить:
- А он любит тебя?
- Он женат, - на этот раз она произнесла слова, словно что-то несла, несла - и не донесла, руки её опустились.
- И богат?
- Богат. - Скорбно кивнула она.
- Понятно. Вот сволочь!..
- Нет! Он не сволочь! У него в больнице сейчас и мать и жена! А он за ними ухаживает. На свидания ездит...
- Мать и жена в больнице - а ты теряешься.
- Он... он запутал меня... То так, то...
- ...никак?
- Нет. Ему сейчас просто не до меня.
- Понятно. Ты что, так и собираешься прожить из-за него монахиней? Клянусь мамой, это смешно. Клянусь мамой, король тебе предлагает, король!.. Предлагает... - и запнулся, - ...свое покровительство, - вывернулся он, с завистью подумав не то что бы о семейном уюте, но хоть о каком-то пристанище. А у этого... У этого есть все. Только Жанны ему, видите ли, не хватало.
Она ушла. Ушла, полная своей правды и довольная ей. Карагоз потянулся сидя на лавочке Тверского бульвара, встал и молча побрел по направлению к Макдональдсу. Там спросил Павла рыжего у обслуги. Павел в этот день не работал. Карагоз, наплевав на бдительность, попросил передать ему, что заедет к деду в четверг.
Под дедом он подразумевал коллекционера.
Пора было отработать аванс, пора было делать деньги. Слава не кормит, она без денег куда тяжелее, чем бесславие с деньгами.
Деньги здоровья не прибавляют. Дорогая пища портит здоровье. Плохое здоровье пожирает деньги. Кирилл страдал. Мало того, что он теперь должен был регулярно навещать с гостинцами и мать, и жену, мало того, что для вдруг резко ставшей не ходячей матери потребовалась сиделка, у него у самого ни на что не было сил. Приходилось тратиться на витамины, платные обследования собственного здоровья. Ему говорили, что ничего, кроме, быть может, избыточного веса его не должно тревожить. Впрочем, и вес при его росте - не такой уж избыточный. Но это не утешало Кирилла: "Быть может, вы устали, пора отдохнуть?" - предположил очередной платный врач. Но и отдыхать теперь Кириллу было не в кайф. Он стал пассивен. Былые друзья-приятели утомляли его своими звонками. Он больше не собирал веселых компаний, не тащил всех, кого ни попадя, в баню, бильярдную или так... за город.
И сидел вечерами после работы в офисе, попивал чай с ликерчиком с секретаршей Жанной. Она постоянно что-то рассказывала ему о своей жизни, рассказывала все, как на исповеди. Он смотрел на неё и молчал. Устричный разрез его синих глаз возбуждал её. Ее отражение в его зрачках казалось ей мальком поглощаемой бездной закона биоценоза. Впрочем, что такое "биоценоз" она не знала, но чувствовала каждой своей клеточкой, настроенной на паническое выживание.
Он не мог любить её, хоть иногда и тянуло расслабиться на её непропорционально большой груди, толи четвертого, толи пятого номера, но ужас того, что за этим потребуется большее - отталкивал. Видел он уже такие алчущие женские взгляды, видел по несколько раз в день и шарахался, как сердобольный богач прошлого века от толпы попрошаек - "не копеечку прошу, а спасеньица". Они казались ему реками - всегда знаешь - куда течет вода. Всегда знаешь, что у каждой реки есть начало и конец. Но почему-то каждая, попадая в поле его действия, считала, что она не хуже Алины. Но не хуже не лучше была Алина - она была просто другая. Иногда, когда он думал о своем чувстве к Алине вспоминал незатейливую песенку: "любовь кольцо, а у кольца начала нет и нет конца..." Алина была его заколдованным кругом. Десятки раз она вспыхивала в его жизни щемящей тоской и исчезала. Исчезала навсегда. Но проходил год-два, и снова судьбе было угодно, чтобы их пути пересеклись с тех пор, насколько он помнит себя - то родители его, ещё малолеткой повезли на Черное море, где они отдыхали невдалеке от Утрижского дельфинария. И она вспыхнула в его воображении свободной наядой развлекающейся с дельфинами. Все, казалось, просто - он с отцом изучал тогда сказания древних эллинов, а она отдыхала в дельфинарии при маме-биологе. Через год он отдыхал с родителями недалеко от Одинцово. Читал что-то про амазонок, а она пролетела мимо на коне с распущенными косами - снималась среди детей в массовке на конной базе Мосфильма и надо же - свернула не на ту тропу, заблудилась. Потом она представала перед ним то романтичной туристкой, то школьницей по Пастернаку, как раз в то время, когда он увлекся поэзией серебряного века, и прогуливал уроки, блуждая по переулкам центра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133