Словно только он знает нечто, что тебе - хилому туристу не дано. А что он знает? Что такого?.."
И пошла по комнате, не видя комнаты, и пошла по длинному узкому коридору, не видя коридора, и смотрела в туманный заснеженный просвет в конце туннеля серой узости. И вышла на свежий воздух. Шел снег. Крупные хлопья. Оглянулась - кругом дощатые бараки, побеленные снегом, - где она? В древнерусском городище? Нет. В лабиринте. В лабиринте первичных построений...
- По зоне передвигаться в одиночестве нельзя, - догнал её Фома.
- Да брось ты. Что здесь может случиться? Все так глупо, что все ничтожно. Все. Все так... Лишь шевелится, а кажется - что живет.
- Конечно. Потому что не шевелиться нельзя - снегом заметет.
- Постойте здесь, - догнал их очередной Правдухин, - я сейчас приду.
- Заметет...
- Тебе не кажется, что мы для этих, как инопланетяне, - побрел за ней Фома.
- Что-то мне последнее время кажется, что я для всех как инопланетянка, или все для меня с другой планеты. - Она отвернулась и тихо добавила, - И ты.
Но он услышал. Услышал и промолчал.
Они машинально завернули за угол, впереди белело огромное пустое пространство плаца. Никого. Все находившиеся в зоне где-то работали.
Шел снег, шел и шел. И они шли. Ступали по нежному белому снегу.
Алина вынула руки из рукавов дубленки и накинув её словно бурку, поежилась, глядя на тощую кошку, пробирающуюся по низкому подоконнику к форточке. Алина освободила руку от перчатки и, собрав снежок из ледяного пуха под ногами, поднесла ко рту.
- Брось! Сейчас же брось! Простудишься! - стукнул её по ладошке Фома, так мать ему приказывала в детстве.
Она хотела сказать ему вполне серьезно, что ей так хочется, что уже взрослая и давно... как вдруг что-то тяжелое, пышущее потом, жаром, и какой-то химией - то ли соляркой, то ли скипидаром навалилась на нее.
Заскорузлая ладонь заткнула ей рот, капюшон упал на глаза. Кто-то мощный, огромный, властный и резкий, схватив её за поясницу и спеленав накинутой дубленкой, куда-то поволок.
Мир перевернулся. Мир играл с ней в темную. Сердце то билось часто, то замирало. Она брыкалась, пыталась кричать. Но бесполезно. "Как странно здесь же зона, здесь все просматривается с башен... Здесь..." но поняла, сдавшись неожиданности, - никто не видит, потому что идет снег... Снег завис объемной шторой, снег нес зло своей тишиной.
Удар ногою в дверь. Тяжелое дыхание в ухо, скрип половиц, и нестерпимый запах мелкой прогорклой рыбы и капустных щей... Ударилась коленкой о стену и не почувствовала боли.
Почувствовала, как её легко, словно пушинку, закинули на подоконник. Хотела дернуться, чтобы разбить стекло и вывалиться наружу. Но мощная рука держала её за талию. Алина тряхнула головой, и капюшон слетел. И почувствовала, как вспотевшая её голова обдувается холодным влажным ветром.
Теперь ей было видно, - обветренная кожа щеки одутловатого лица, какой-то жуткий тип у другого окна, с искаженным зверской улыбочкой, словно надтреснутым лицом. Он пытался выставить Фому в окно, но Фома сползал, как будто мертвый.
- Что вы с ним сделали?! Что?! - закричала она, вырываясь, и крик сорвался на сип. Получив удар по голове, пригнулась, и над ней, в распахнутую форточку, выставив какое-то приспособление, похожее на рупор, орал тот, что держал ее:
- ...они у нас в заложниках! Даем вам десять минут на ответ... деньги, машину... Иначе мы прикончим москалей!.. Давай, ори, - услышала она над ухом тихий хриплый бас. И в губы вдавился узкий конец раструба.
Она хотела крикнуть, но крик застрял в горле. Она смотрела на Фому. Ругаясь, тот, что занимался им, шлепал Фому по щекам. Фома очнулся, мутно оглянулся и, увидев Алину, прижатую к оконной раме заключенным, прищуром навел зрение на резкость. Он смотрел ей в глаза, она - ему... Наступила пауза - настоящий взаимный гипноз - время словно остановилось в них, - ни звука. И вдруг, все снова вокруг как очнулось. Словно желая показать насколько он бессилен помочь ей, а быть может, от сочувствия, от нежелания присутствовать в ситуации, Фома закатил глаза, и откинувшись головой назад, со всей силой ударился лбом об стену, после чего вновь потерял сознание, но приподнявшись было, грохнулся на пол.
- Он че?.. - растерянно склонился над Фомой громила, и грязно выругался матом. Такого он не ожидал. И запыхтел, приподнимая бессознательного заложника к окну, но он выскальзывал из рук его, и снова падал на пол.
И уголовник-террорист взвыл от отчаяния над рушащимся планом прикрыться было нечем. Тот, что прижимал Алину к своей груди, тихо матерясь, давал советы другу и вдруг поняв, что зря теряет время, дернул свою жертву: - Давай, ори!
- Мой папа зам министр МВД - глупо полупропищала-полупрохрипела она, И если что-нибудь со мной случиться...
Ей стало вдруг смешно. Да так бывает в самых непредвиденных катастрофичных ситуациях - вдруг человека, что оказался вдруг на грани смерти, спасает смех. Пусть нервный, идиотский, непонятный... Она почувствовала, что давится от смеха раздирающего её изнутри.
- Че-го? ... - он оглянулся на напарника, тот тщетно возился со своею жертвой и пот ручьями стекал по его лицу. Он, согнувшись в три погибели, скрывался под низким подоконником, пыхтя как боров. Снова посмотрел на Алину, та сияла, как будто ничего не понимающая идиотка.
- Че-го? - растерянно протянул бугай, - Вы че, бля, суки, обалдели?! Пьяна шоль? Я ж вас... прибью. Ори, сказал я, падла!
- Не умею я, - ответила она, преодолевая сдавленность горла. И холодные параллельные мысли, складываясь образами то так, то этак, словно мозаика представляли возможности выхода. Растерянно бандюга вдруг взвыл, как будто умоляя, - Ори!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133