В первой книге Брохин рассказал о московских шулерах, валютчиках, картежниках и подпольных миллионерах, во второй – о коррупции в советском спорте. Хотя ни одна из этих книг не стала бестселлером, но обе удостоились рецензий в «Таймс бук ревью» и дали Брохину возможность выступать экспертом по советской политике в «Нью-Йорк таймс», «Диссент» и «Джюиш дайджест». Когда 11 ноября 1982 года Юрий Андропов, бывший глава КГБ, сменил в Кремле Брежнева, Брохин объявил своим друзьям, что в Москве он был близко знаком с сыном Андропова Игорем и садится писать книгу о личной жизни Андроповых. А через три недели, 6 декабря, Брохина нашли мертвым в его квартире на Западной сорок седьмой улице, в постели, с простреленной головой. Рядом, в тумбочке, лежали нетронутыми 15 тысяч долларов. Эти-то нетронутые 15 тысяч плюс репутация Брохина, как советолога, дали основания прессе тут же объявить, что тут замешана «рука Москвы». Нью-йоркская газета «Пост» даже сообщила, что Брохин был другом болгарского диссидента, убитого агентами КГБ с помощью отравленного зонтика.
Таким образом, смерть принесла Брохину именно ту славу, о которой он жадно мечтал при жизни: журнал «Нью-Йорк» напечатал его огромный, на всю страницу, портрет и большую статью с подзаголовком «Был ли писатель-эмигрант Юрий Брохин убит русской мафией?». Правда, основное название статьи вряд ли понравилось бы Юрию, статья называлась «Смерть дельца»…
По стечению обстоятельств, автор этих строк знал Брохина еще в Москве, по сценарному факультету киноинститута, где мы оба учились в 60-е годы (я на дневном отделении, а Брохин – на заочном). Правда, потом наши дороги разошлись: я стал работать в кино, а Брохин – в картежной суете улицы Горького, о чем впоследствии и написал первую книгу. И когда в 1979 году я эмигрировал в США, Брохин был тут уже давним жителем, он пригласил меня к себе, хвастал, что получил за первую книгу 40 тысяч долларов (слегка приврал), но кормил настоящим американским стейком и возил по Манхэттену в роскошном черном «бьюике». «Только у двух русских есть такой «бьюик», – сказал он гордо. – У Брежнева и у меня!» Поскольку это был первый «бьюик», который я видел в своей жизни, я поверил. Тогда же я познакомился с его женой – красивой и тихой Таней, бывшей московской актрисой, которая работала секретаршей на радио «Свобода».
Может быть, потому, что Юре нравилось демонстрировать именно мне, бывшему московскому сценаристу, свои американские успехи – у него было все, о чем может мечтать свежий эмигрант: квартира в Манхэттене, «бьюик», литературный агент и красавица жена, – может быть, поэтому я не стал больше бывать у Брохиных. Не из зависти, а просто я не понимал, каким образом заурядный московский картежник стал известным американским писателем. Ладно, еще одно признание – русская красавица Таня Брохина была моим типом женщин и так нравилась мне, что я предпочитал не видеть ее, чем поедать глазами жену своего приятеля…
Через два года, в апреле 1981-го, я прочел в русской нью-йоркской газете траурное объявление о ее трагической смерти: Юрий Брохин нашел ее утонувшей в ванне. Среди сотрудников радио «Свобода» тут же пошли разговоры, что Таня умерла не случайно, что тут не обошлось без наркотиков и, может быть, чего похуже. Некоторые открыто предполагали, что Брохин убил Таню, чтобы получить страховку. Тем не менее, я пошел на похороны. Худой, подтянутый, с развернутыми, как у Юла Бриннера, плечами, в черном костюме, черноволосый, с мефистофельской бородкой, с большими и острыми темными глазами и с глубокой упрямой складкой над переносицей, Юрий был печален соответственно ситуации и отнюдь не выглядел убийцей.
– Прими мои соболезнования, – сказал я.
– Спасибо, что пришел. Останься на поминки, – ответил он.
Но что-то мешало мне пойти к нему в дом и пить водку в той самой квартире, где несколько дней назад в ванне Таня лежала мертвой.
Когда через полтора года уже не только русская газета, а нью-йоркские газеты сообщили об убийстве Брохина, я тут же вспомнил о загадочно-«случайной» смерти Тани и решил, что здесь таится какой-то кровавый любовный треугольник.
Однако детектив Барри Друбин из 17-го участка, которому выпало расследовать убийство Брохина, был другого мнения. По записным книжкам Юрия он довольно быстро установил круг его знакомых: в этот круг входили в основном картежники, игроки на ипподроме и торговцы наркотиками и оружием. Как в Москве звание сценариста было у Брохина только прикрытием для подпольной «суеты на улице Горького», так в Нью-Йорке звание «писателя» прикрывало его другую деятельность. Но одно обстоятельство мешало Друбину быстро закончить это дело – почти все русские приятели Брохина, на которых в полиции были сведения об их преступной активности, отказывались давать показания по-английски, ссылаясь на плохое знание языка. Конечно, Друбин мог пригласить переводчика, но тут он вспомнил, что в БКОП есть детектив Питер Гриненко, русский по происхождению. А одно дело допрашивать людей через переводчика, и совсем другое – если допрос ведет профессиональный следователь на родном языке преступника. Друбин позвонил Питеру, и 21 декабря Питер приехал на Пятьдесят четвертую улицу, к 17-му участку. Было 6.40 вечера, до первого интервью с каким-то русским оставалось 20 минут. Припарковав свою «тойоту» 69-го года среди полицейских машин, Питер перешел через Третью авеню в деликатесный магазин. При его росте 178 см и стокилограммовом весе он ел не так уж много, но сейчас, после длинного рабочего дня, чувствовал голод. Окинув взглядом витрину, он купил креветки, рисовый пудинг, бутерброд и кофе и с пакетом в руках вернулся в полицейский участок.
1 2 3 4 5 6 7