Наверное, я был не слишком настроен на серьезный лад, поскольку все эти игры людей меня попросту забавляли, как бы серьезны и кровавы они ни были, но гуру что-то шепнул своему помощнику, и лама, забрав меня у моих провожатых, поставил рядом с Дхиан-Коганом, у его подошв. И вашему покорному слуге Курту пришлось сосредоточиться под ритмичное постукивание мантр. Акустическая мелодия действовала на всех присутствующих чрезвычайно возбуждающе и демонически.
Ввели несколько человек со связанными за спиной руками. Это были какие-то пленники, некоторые из них-явно европейцы. Все они должны были принять участие в тантристском ритуале освящения Дхиан-Когана, а заодно и меня. Служки в это время били в обтянутые человеческой кожей барабаны и дудели в раковины или музыкальные инструменты, очень напоминающие полые человеческие кости. Приготовлены были горшочки и блюда — для крови и органов. Гуру, а вслед за ним и все остальные (что удивительно — даже некоторые из пленников) запели: „Ом-ма-хум! Дхиан-Коган, покажи свою силу, схвати врагов сетью, переруби их мечами, прострели стрелами, пронзи копьями, высоси у них сердце, прекрати жизнь врагов твоих, плоть, кровь и кости вкуси устами твоими, о, великий богатырь, на чье лицо невозможно смотреть, имеющий три глаза, возложивший на себя корону из черепов, красноликая мать мира, свирепый палач и владыка, освяти знамя свое и сына твоего, стоящего у ног твоих, оммане-хум!..“ И так далее.
Оратория, довольно-таки заунывная, продолжалась часа полтора. Поскольку речь шла и обо мне тоже, о чем было нетрудно догадаться, я подумал: как все же согласуется их заповедь щадить все живое с жертвоприношением? Наконец служки и ламы бросились к пленникам и проворно раздели их донага. Руки и ноги им заломили за спину, головы откинули назад, привязывая волосы к ступням таким образом, чтобы грудь и живот торчали вперед. Гуру еще громче забормотал свои молитвы и заклинания. Затем вышел вперед и сбросил с головы мантию. Вид его совершенно голого черепа был страшен — смерть с горящими глазами. Он встал на колени перед одним из пленников, в левой руке его оказался короткий серпообразный нож. Мгновенно вонзив нож в грудь жертвы, правой рукой он вырвал все еще трепещущее сердце. Хлынувшей кровью ламы стали торопливо писать на белом полотнище какие-то заклинания и формулы. Затем гуру вложил окровавленное сердце в заранее приготовленную чашу, оправленную в серебро и напоминающую человеческий череп. Раздался крик очередной жертвы. За гуру шел его помощник, который ловким ударом ритуального ножа вскрывал теменную часть и выпускал в ту же чашу с сердцами еще теплые мозги. Некоторым из жертв, прежде чем убить, гуру перерезал шейные артерии, а служки собирали хлещущую кровь в горшочки и сосуды! Черной кровью было залито и забрызгано все вокруг. И вся эта кровь, и все эти сердца предназначалась ему — Дхиан-Когану, безразлично взирающему вниз, и мне, стоящему у его ног…»
8
Их было трое, поднимающихся по лестнице. Низенький мужчина, с лицом, как печеное яблоко, прикладывающий иногда руку к плечу, болезненно кривясь, и два мощных гориллообразных существа с тупыми глазками. В какой колбе их выращивал Яков — непонятно, но то, что они были однояйцевыми близнецами Феди, в этом сомнений не оставалось. Квартиру Драгурова вычислили еще днем. Все это время Яков со своими спутниками кружил возле дома, опасаясь, что хозяин мог сообщить в милицию. В любом случае надо было дождаться темноты. Сам Владислав из подъезда не показывался: либо сидел дома, либо вообще уехал. Другой на его месте непременно залег бы на дно, рассудил Яков. Такое не прощается. Одного продырявил шилом, второго отправил в больницу — того и гляди помрет. Правда, у Федора вместо головы чугунный шар, но в сознание он еще не пришел.
В половине десятого решили начинать — сидеть на лавочке больше не имело смысла. В конце концов можно подождать и в квартире.
На восьмом этаже они остановились, Яков достал металлический шприц и осторожно впрыснул кислоту в замочную скважину. Одна из горилл тихонько заржала, но вторая показала ему кулак. Яков покачал головой: идиоты! Но без них было бы трудно. Ждать пришлось минут пять. За это время кислота разъела внутренний механизм замка, оставалось лишь слегка надавить — язычок запора прогнулся, и дверь открылась. В коридоре было темно, но где-то в комнате горел свет и слышался монотонный бубнеж. Затем неожиданно зазвонил телефон. Трубку сняли, и женский голос что-то ответил. Яков зажег маленький фонарик, вытащил нож и, поискав глазами телефонный провод, перерезал его.
— Пошли, — прошептал он и ударом ноги распахнул дверь в комнату.
На него испуганно смотрела заплаканная женщина, держащая в руке телефонную трубку. На диване лежал мужчина, укрытый пледом, но это был не Драгуров. Гориллы бросились к нему и скинули вниз, изготовившись пинать.
— Отставить! — прикрикнул Яков и толкнул женщину в кресло. Потом прошелся по комнате, заглядывая во все углы. Затем вышел в другую, осмотрел кухню и ванную. Вернулся назад.
— Кто вы? — спросила женщина.
Гориллы стояли возле нее и скалились, мужчина лежал возле дивана на полу и безучастно следил за происходящим, но был еще слишком слаб, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Да кажется, и не собирался. Просто лежал и смотрел на происходящее.
— Сиди уж! — проворчал Яков, бросив косой взгляд.
— Деньги там, в серванте, — сказала женщина. Она перестала плакать очевидно, взяла себя в руки.
— Это хорошо. — Яков открыл сервант, быстро нашел портмоне и, пересчитав деньги, скривился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103