А потом добавил:
— И голову я вам не отрежу, а к зубным врачам отношусь с нескрываемой скукой.
— Почему?
— Потому что привык к боли. Так что вы скажите? Она произнесла эти три слова, которых он ждал:
— Я верю вам.
Затем легко поднялась и, проходя мимо него, обронила: — Значит, я могу воспользоваться вашим халатом? Почему-то ужасно глупо чувствую себя в этом платье…
Тероян блестяще приготовил свое любимое блюдо — яичницу с помидорами, заварил чай, и они завтракали, представляя странную молчаливую семейную пару: он в строгой и темной рубашке и она, утонув в его зеленом халате. Девушка изредка, с любопытством поглядывала на него, рассматривала. А Тероян большей частью прищуривался на окно, словно выверял количество деревьев в сквере напротив.
— Тим Тероян, — сказала вдруг девушка. Она произнесла два эти слова, как какое-то заклинание. — Странно… Вы не похожи на армянина. У вас славянское лицо. Почему так?
— А я и есть чистокровный русский. Предки мои все из Калужской губернии. Забавная получилась история, — пояснил он. Есть там село Троино, и все в нем живут Троины, как водится. Но когда дед пошел на первую мировую войну, его какой-то писарчук в полку записал, как Тероин. Вставил лишнее «е». А уже при советсвой власти, другой идиот, с похмелья видно, отцу моему поменял в паспорте «и» на «я». Вот и получилось — Тероян. Вроде как Микоян. Может, и нарочно сделал. А Тим — просто сокращенное от Тимофея. Так я привык, так меня все и зовут.
— А нельзя вернуться назад, в Троино?
— Можно. Только зачем? Поздно уже. Стар я для превращений. Да и не вижу в том особого смысла.
— Ну не стройте из себя такого уж дряхлого старца, — в голосе девушки звучала насмешка. — Вам ведь не больше сорока?
— Прибавьте еще двадцать лет, — пошутил Тероян-Троин. Ему почему-то нравилось с ней разговаривать, хотя вообще-то он уклонялся от пространных бесед, особенно, с женщинами. Ему нравились и ее глаза, их васильковый цвет, лукавая пытливость, и он боялся лишь, чтобы в них снова не заплескалось бессильное отчаяние.
— Значит, вы тоже влезли в чужое имя. Как в брошенную на дороге шкурку змеи.
— Почему… Глория?
— Я не уверена, что меня зовут именно так. Я не могу уловить в этих звуках чего-то близкого, родного.
— Продолжайте, — попросил Тим, поскольку девушка замолчала, глядя в окно. — Что вы чувствуете, когда… когда думаете о детстве? Первые яркие впечатления? Говорите, вы должны это помнить.
— Да… — ответила наконец девушка. — Море… солнце, меня ведут по песку. Кто? Я не могу вспомнить лица. Наверное, родители. Плещутся волны. Смех. Я вижу лишь отдельные фрагменты. Радость, дети. Почему вы спросили о детстве? Почему? — она смотрела прямо в глаза Терояну, а губы ее начинали предательски дрожать. — Почему?
Тим накрыл ее руку ладонью, успокаивая.
— Все, хорошо, — сказал он. — Мы снова здесь, выпейте чая. Сейчас мы соберемся и пойдем по магазинам — это увлекательнейшее занятие, особенно для молодой девушки, — он понял, что именно той темы — детства — нельзя касаться ни в коем случае, и говорил быстро, отвлекая ее внимание, возвращая ее к себе. — Что скажете, то и будем покупать. Вам много чего надо, а я люблю тратить деньги. Для того они и предназначены. Но я не большой знаток в женских одеяниях. Привык к белым, медицинским халатам сестры в них подобны ангелам небесным. Впрочем, так оно и есть. Вы что-нибудь смыслите в медицине?
— А вы знаете, — девушка уже успокоилась. — Мне кажется, я имею к ней какое-то отношение…
— Да? Чудесно. Как-нибудь я вас проэкзаменую. Когда будет время, — и в этот миг Терояна остро кольнула мысль об окровавленном скальпеле в сумочке.
— Наверное, скоро я стану вам в тягость, — чуть грустно произнесла Глория. — Куда вы меня тогда денете? Сдадите в архив, в больницу? Или отвезете на учебную кафедру в качестве экспоната.
— Нет. Я вас зажарю в духовке и съем. Не говорите глупостей. Кстати, как вы познакомились с теми мотоциклистами у харчевни? — Тероян вновь ступил на опасную тропинку над простиравшейся бездной. Но девушка отнеслась к этому неожиданно спокойно.
— Не знаю, — просто ответила она. — Я не помню. Тероян вынул из ящика стола пачку сигарет «ЛМ».
— Если вы курите, то — пожалуйста, — произнес он. — Только такие.
— Замечательно. Мои любимые, — ответила Глория. — Но — благодарю. Я редко когда выкуриваю одну-две сигаретки за день.
— А больше и не надо, — согласился Тероян. — Значит, проживете на один-два десяток лет больше. Тогда — в путь? Даю вам на сборы, по-военному, десять минут.
— Слушаюсь, господин полковник! — весело отозвалась девушка, угадав его настоящее звание.
Ближе всего было покупать вещи на бывшей Выставке Достижений Народного Хозяйства. Сейчас, конечно, не было никаких достижений, ни вообще какого-либо хозяйства, лишь одна большая Зона. Зона эта называлась Москвой, где, правда, еще сохранялись кое-какие крохотные островки свежести и разума. Но в целом эта гниющая Зона источала миазмы безумия, разврата, лени и подлости, где стреляли и насиловали налево и направо, без разбора.
Тим Тероян и Глория Мирт, два человека с чужими именами, шли к бывшей ВДНХ, оставив «Жигули» у дома, шли пешком, поскольку погода сегодня была солнечной, светлой, теплой, и это явление казалось самым удивительным в теперешней Москве. Вроде бы и климат здесь должен бы соответствовать ее нынешнему характеру — быть злым, колючим, убивающим медленной смертью. Шли по улице Цандера, по улице Королева, мимо телецентра, мимо его затаившихся, закрытых наглухо окон.
Они шли и, конечно же, разговаривали о другом, о каких-то незначительных пустяках и не было в их беседе почти никакого смысла, кроме одного:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69