Джузеппе пообещал держать его в курсе. Потом он поинтересовался, как Стефан себя чувствует. Когда Стефан сообщил ему результаты последних анализов, он обрадовался.
— Я же тебе говорил! — весело засмеялся он. — Если бы ты и умер за это время, то только от страха. Я никогда в жизни не видел такую жалкую и запуганную личность, как ты.
— Может быть, ты не так много видел личностей, приговоренных к смерти и уже с петлей на горле. Вернее, в горле. Хотя, с другой стороны, тебя тоже подстрелили. Как твое плечо?
Джузеппе внезапно посерьезнел.
— До сих пор не могу понять — неужели она стреляла, чтобы убить? Мне хочется верить, что это не так, но, наверное, да, так оно и есть.
— А как плечо?
— Как замороженное. Но сейчас получше.
— А Эрик Юханссон?
— Я слышал, он хочет хлопотать о досрочной пенсии. Эта история его прямо подкосила. Я его встретил несколько дней назад — худой как тень.
Джузеппе вздохнул:
— Все могло быть и хуже.
— Как-нибудь возьму Елену в кегельбан. Будем сшибать кегли и думать о тебе.
— Когда убили Молина, мы понятия не имели, что нас ждет, — сказал Джузеппе. — Что наткнемся на такой айсберг! Вся сеть этих организаций, и главное — фашизм жив. Выглядит чуть по-иному, но жив!
Под конец разговора они обменялись несколькими фразами о Магнусе Хольмстрёме. Через неделю начнется суд. Парень молчит, но доказательств более чем достаточно. Его ждет большой срок.
Все было позади, но осталась одна ниточка, и Стефан хотел ее размотать. Он даже Джузеппе об этом не сказал. Эта ниточка была здесь, в Инвернессе. Версия убийства отца, придуманная Вероникой Молин, ее единственная и не особенно настойчивая попытка увести их с правильного пути, никем не была принята всерьез. Но кто-то все-таки скрывался под инициалом «М» в дневнике Герберта Молина! Стефан обратился к инспектору по имени Эвелин, она уже давно работала в буросской полиции. Они вместе разыскали список английских полицейских, приезжавших в 1971 году в Бурос. И даже нашли фотографию — она висела на стене в архиве. Снимок был сделан прямо перед зданием полиции. На фото был Олауссон и четверо полицейских из Англии, из них две женщины. Старшую звали Маргарет Симмонс. Интересно, что на самом деле знала Вероника Молин о поездке отца в Шотландию? Она называла другое имя. В ее версии женщину звали Моника.
Герберта Молина на снимке не было. Но он был где-то рядом. Именно тогда, в ноябре 1971 года, он встретил женщину по имени Маргарет, год спустя поехал навестить ее в Шотландию и оставил об этом событии запись в дневнике. Долгие прогулки в Дорнохе, на побережье к северу от Инвернесса. Может быть, стоит туда съездить, посмотреть, где они гуляли. Но Маргарет Симмонс переехала оттуда после ухода на пенсию в 1980 году. Эвелин прилежно помогала ему в розысках, даже не спрашивая, зачем это нужно. И наконец, в начале февраля, примерно тогда, когда он начал верить, что победит болезнь и вернется на работу, она позвонила и торжествующе сообщила ее адрес и номер телефона в Инвернессе.
И вот он здесь. Собственно, он не строил никаких планов. Позвонить ей сначала или просто прийти и постучать в дверь? Маргарет Симмонс было восемьдесят лет. Она вполне может болеть, плохо себя чувствовать. Она вообще может его не принять.
Он вошел в вестибюль. Администратор, с трудом сдерживая могучий голос, приветливо показал ему его двенадцатый номер. На верхнем этаже, лифта нет, только скрипучая лестница. Он прошелся по мягкому ковру. Где-то был включен телевизор. Стефан подошел к окну. Снизу доносился шум уличного движения. Он поднял глаза и увидел горы, небо и море. Он открыл мини-бар, достал оттуда две крошечные бутылочки виски и выпил их, стоя у окна. Чувство свободы не покидало его, может быть, стало еще острее. Я возвращаюсь, подумал он. Я выжил. В старости буду вспоминать это время. Болезнь изменила мою жизнь, но не отняла ее.
Медленно вечерело. Он решил найти Маргарет Симмонс завтра. Над городом повис тихий моросящий дождь. Стефан вышел, спустился в гавань, наугад бродя от причала к причалу. Вдруг его охватило нетерпение. Время уходит, надо начинать работать. Все осталось при мне, а время уходит. Что это вообще за штука — время? Дыхание времени. Беспокойное дыхание, утро, переходящее в вечер и следующий день? Он не знал. Он вспоминал недели в Херьедалене, когда они сначала искали одного убийцу, потом двоих, как нечто почти нереальное. И потом — другое время, начавшееся девятнадцатого ноября, когда он в 9.15 переступил порог лучевого отделения. Как он сам представлял себе это? Как бы он обрисовал это время, если бы решил написать письмо самому себе? Никак. Время стояло неподвижно. Он жил так, как будто его тело было тюрьмой. И только в середине января, когда все — и облучение, и операция, — все было позади, к нему стало возвращаться чувство времени как чего-то подвижного, уходящего, чтобы никогда не возвратиться. Он зашел поесть в ресторанчик недалеко от гостиницы. Не успел взять в руки меню, как позвонила Елена:
— Ну как там в Шотландии?
— Замечательно. Только трудно ездить по левой стороне.
— Здесь идет дождь.
— Здесь тоже.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь ужинать.
— Как движутся дела?
— Сегодня никак. Всем займусь завтра.
— Приезжай, как обещал.
— Конечно. Почему ты об этом говоришь?
— Во время болезни ты все время исчезал. Я не хочу, чтобы это опять повторилось.
— Я приеду, как сказал.
— Сейчас я буду есть настоящий польский ужин с родственниками. Я их раньше никогда не видела.
— Хотел бы я тоже там быть.
Она засмеялась:
— Врать ты не умеешь совершенно. Привет Шотландии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130