«Привет!», а потом повесить трубку.
— Ну что ты на меня наседаешь?
— Я просто спросила, почему ты так редко звонил.
Тут он бросился к вешалке, надел на ходу куртку и выскочил за порог, о чем пожалел уже на площадке. Мелькнула и исчезла мысль, что не стоит садиться за руль — если его остановят, это будет расценено как вождение в нетрезвом виде. Я пытаюсь убежать, подумал он. Пытаюсь убежать от девятнадцатого ноября. То блуждаю в лесу в Херьедалене, то вламываюсь в квартиру в Кальмаре, а теперь езжу на машине под градусом. Болезнь гонит меня куда-то, вернее сказать, даже не болезнь, а страх перед болезнью, и страх этот так силен, что я не могу даже выдержать общество самого близкого мне человека, женщины, доказавшей много раз, что она честна со мной и по-настоящему меня любит.
Он достал из кармана телефон и набрал ее номер.
— Что с тобой? — спросила она.
— Не знаю. Но ты прости меня. Я не хотел ничего такого.
— Да я прекрасно понимаю. Приедешь?
— Я посплю дома.
Он сам не знал, почему он так сказал. Она молчала.
— Я позвоню завтра, — сказал он, пытаясь придать голосу бодрость.
— Посмотрим, — устало ответила она и положила трубку.
Он выключил телефон и долго сидел не шевелясь в темноте. Потом запер машину и пошел пешком на Аллегатан. Наверное, смерть так и выглядит — одинокий ночной путник. Одинокий ночной путник.
Он спал беспокойно и проснулся уже в шесть часов утра. Елена наверняка уже проснулась. Надо было бы ей позвонить, но он почему-то не мог. Он заставил себя плотно позавтракать и пошел за машиной. Дул сильный порывистый ветер, было холодно. Он поехал из Буроса на юг, свернул на Чинну и остановился перед домом, где прошло его детство. Он знал, что теперь здесь живут художники-керамисты — они переделали отцовский гараж в студию. Сейчас, в слабом утреннем свете, дом выглядел заброшенным. Дерево, на котором когда-то висели качели, сгибалось под порывами ветра.
Ему вдруг живо представился отец. Вот он открывает дверь, выходит на крыльцо и направляется к Стефану. Но на нем не обычный его костюм и серый плащ, а мундир, тот самый мундир, что висел в шкафу у Эльзы Берггрен.
Он снова выехал на магистраль и не останавливался до самого Варберга. В кафе напротив вокзала он выпил кофе, попросил телефонный справочник и тут же нашел номер Анны Якоби. Она жила в районе частных вилл на южной окраине города. Надо бы позвонить сначала, подумал он, но тогда Анна Якоби, или кто там, возьмет трубку, наверняка скажет, что старый адвокат не в состоянии принимать посетителей. Порядком поплутав, он нашел нужный адрес.
Дом оказался очень старый, построенный, по-видимому, в начале века, и разительно отличался от стоящих рядом современных вилл. Стефан открыл калитку и пошел по дорожке к входной двери, расположенной под широкой верандой. Он уже поднял руку, чтобы нажать кнопку звонка, как вдруг его одолели сомнения. Что я делаю? Что он может мне рассказать? Он был приятелем отца, по крайней мере, внешне это так выглядело. Как относился отец к евреям, я боюсь даже догадываться. Но они оба, отец и Якоби, принадлежали к небольшой группе городской элиты, так что для отца, наверное, важнее было поддерживать с ним хорошие отношения. Как он на самом деле относился к Якоби, я никогда не узнаю.
Он решил начать с общества «Благо Швеции», упомянутого в отцовском завещании. Он когда-то уже задавал Якоби этот вопрос и задаст его еще раз. Если будет нужно, он честно скажет, что это связано со следствием по убийству Молина. Я уже врал в глаза Олауссону, хватит, подумал он. Не хочу врать. Он позвонил в дверь.
После второго звонка дверь открыла женщина лет сорока. У нее были очки с толстыми стеклами, отчего зрачки казались ненормально большими. Он представился.
— Отец никого не принимает, — сказала она. — Он стар и болен и не хочет, чтобы его тревожили.
Из дома доносились звуки классической музыки.
— Отец каждое утро слушает Баха, если вам интересно. Сегодня он попросил меня поставить Третий Бранденбургский концерт. Он говорит, что только музыка привязывает его к жизни. Музыка Баха.
— У меня очень важное дело.
— Отец уже давно не занимается никакими делами.
— Это дело личное. Когда-то он занимался завещанием моего отца. Я тогда говорил с ним. Сейчас вопрос о сумме, завещанной некоему обществу, всплыл вновь, в связи с серьезным правовым конфликтом. Но я не хочу скрывать, что для меня лично это очень важно.
Она покачала головой:
— Я не сомневаюсь, что дело важное. Но все равно — нет.
— Только несколько минут.
— Нет. Я очень сожалею.
Она сделала шаг назад, чтобы закрыть дверь.
— Ваш отец стар. Возможно, он скоро умрет. А я еще молод, но очень вероятно, что и я тоже скоро умру. Потому что у меня рак. И мне будет легче, если он ответит на мои вопросы.
Анна Якоби внимательно посмотрела на него через свои толстые очки. От нее пахло очень крепкими духами, так что даже щекотало в носу.
— Надеюсь, что такими вещами, как смертельная болезнь, не шутят?
— Я могу дать номер телефона моего врача в Буросе.
— Я спрошу отца. Но если он откажется, вам придется уйти.
Она закрыла за собой дверь. В доме по-прежнему слышны были звуки музыки. Стефан ждал. Он уже подумал было, что она не вернется, как Анна появилась на пороге.
— Не больше пятнадцати минут, — сказала она. — Имейте в виду — я засекла время.
Она проводила его в комнату в торце дома. Музыка все еще звучала, хотя громкость убавили. Комната была большая, с голыми стенами, посередине стояла больничная кровать.
— Говорите в левое ухо, — сказала она. — Правым он совсем не слышит.
Она закрыла за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130