»
– Спасибо, – сказал он, – спокойной ночи, – и медленно положил трубку.
Лазинский тоже усмехнулся.
– Значит, банки были получены инженером от жены, – заметил он. – Через несколько лет после развода. Если Сага не лжет, то она просила ничего не говорить бывшему мужу об их встрече в Вене. Чтоб он, бедняга, не затосковал… Из Братиславы еще ничего не было?
– Насчет Доната? Сообщили, ищут его, вроде бы ушел вечером с женой в кино. Так он сказал соседям.
– А в его квартиру звонили?
– Кто? Наши сотрудники или соседи?
– Наши сотрудники.
– Я думаю о ребенке, – ответил Лазинский колко. – Полагаю, что тринадцатилетние девочки не ходят вечером в кино. Наши сотрудники звонили, но им никто не открыл. Вам не сказали, в котором часу это было?
– Говорили, что-то около половины десятого, наши собираются еще раз туда зайти.
– Следовательно, мы можем предположить: первое, что у девочки очень крепкий сон и звонок не разбудил ее, второе – вчера вечером ее не было дома, и третье… – Лазинский умолк, – и третье – что девочка камуфляж. Донаты от жены Голиана знали о том, что должен прийти Сага, и на этот день пригласили чужую девочку. Соседскую или с улицы. Естественно, лишь в том случае, если Сага не солгал.
– В чем вы его подозреваете? – Шимчик быстро выпил кофе и отодвинул чашку.
– Еще и сам не разобрался. Но Сага жил в одном доме с Ульрихом, потом с Голианом, привез из Вены эти банки. Он по ходу следствия постепенно сообщает все новые факты. Пока ведется следствие – по каплям. Я не могу избавиться от подозрения, что каждый раз, как только становится горячо…
– Кому горячо? Ему?
Лазинский пожал плечами.
– Кто знает!
– И еще кое-что: срочный телефонный разговор с Михалянами велся из переговорной в Карлтоне. Телефонистка сообщила, что вызывала женщина, уже немолодая, блондинка. Она эту женщину видит впервые и не обратила на нее внимания. На переговорной было много народу, шумно, люди вызывали Чехию, заграницу, разве упомнишь женщину, говорившую с какой-то деревней! Поиски, конечно, ведутся, но сомневаюсь, что удастся выяснить, кто она. С Донатом дело более верное – телеграмма у нас в руках, он не сможет утверждать, что не знает никакой Вероны. Бренч проверил, может быть, вас удивит, по Го-лиан действительно выиграл в спортлото двенадцать тысяч восемьсот шестьдесят кроя. Сестра говорила правду. И еще мы сравнивали четвертые отпечатки пальцев на документации и отпечатки в «трабанте». Справа от шофера. Их оставил Бауманн, тут правда ваша. На документации – Сикора. Но только нас это не интересует, документация Бауманна – тоже камуфляж, – Шимчик победоносно взглянул на Лазинского, – как предполагал я.
– Это ничего не меняет, а, с моей точки зрения, объясняет причину убийства. – Лазинский говорил размеренно: – Шнирке понял, что Голиан хочет его обмануть, вероятно, Голиан сказал, что я показывал ему фотографии, и тот не стал рисковать, рассудив, что его могут выдать…
– Оставьте в покое Шнирке. Насчет Голиана вы уже промахнулись, не промахнитесь еще раз. Тот факт, что Голиан обманул наших сотрудников в Праге, еще не делает его чисто автоматически шпионом. И полученные от жены консервы – тоже. И даже то обстоятельство, что формулы переписал, безусловно, он, а не Сикора.
– Честно говоря, не понимаю. – Лазинский поднялся со стула.
– Я, честно говоря, тоже не совсем понимаю. Но почтовая открытка и еще некоторые детали не дают мне покоя. Например, эта австрийская газета и вечернее прощание Голиана с Бачовой. От официантки нам известно, что перед этим прощанием он напился. Если подсчитать весь выпитый им алкоголь за последние двенадцать-шестнадцать часов, то это составит внушительное количество и разнообразный ассортимент. Для активизировавшегося шпиона более чем достаточно. Бехеровка и бикавор, ронда и пиво, кроме того, еще и водка. И все – один или в обществе, где пить не обязательно. Сам покупал, сам платил. Дальше – новая рубашка, это заметил Гаверла. Он сказал Бренчу, что рубашка у Голиана была абсолютно новая, в ней даже булавка торчала – доказательство, что надета она в большой спешке. Купил он рубашку тоже второпях и без ведома сестры; та бы непременно все булавки вынула. И он, если б так не спешил, внимательно осмотрел бы рубашку, прежде чем надевать. – Шимчик улыбнулся, встал и, подойдя к умывальнику, вымыл чашку и напился воды. – Вот, значит, каковы дела, – сказал он с некоторым злорадством и вернулся к столу. – Есть еще кое-какие неясности, над ними надо еще пораскинуть мозгами. Спокойной ночи, ступайте-ка спать. Я вас жду к шести утра.
Последние слова, несмотря на ироническую улыбку, звучали дружелюбно. Лазинский спросил:
– Товарищ капитан, что мы будем делать с Анной Голиановой?
– Понятно. Несчастные консервы – доказуемое соучастие и так далее… Пока оставим ее в покое, пусть выспится. Ответственность беру на себя, ведь она уже немолода, а вчера у нее погиб единственный брат…
Он сидел, спрятав лицо в ладонях. Город за окном молчал, на площади каменная дева Мария караулила фонтан и газон с тюльпанами. На крыше ратуши зевал медный петух. На костеле у францисканцев пробило час.
Лазинский ушел. Фотолаборатория была на первом этаже, Шимчик постучался. Лейтенант Храстек впустил его и сразу же начал:
– Неиспользованная высокочувствительная французская микропленка. Если б и у нас выпускали такую, я бы с утра до ночи только и делал, что фотографировал!
13
Утром Шимчик чувствовал себя совершенно разбитым; поспать удалось всего часа два, да и то скорчившись за столом. Вскоре после ухода Лазинского позвонил Храстек, они поговорили минут пятнадцать, а потом Шимчик позвал его выпить чашку кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45