Онемевшая толпа следила за ее действиями. Окропив алтарь водой из особого сосуда, жрица бросила крупинки фимиама на угли кадила. Более часа в ожидании рассвета она очищала святилище и возводила магические стены защиты.
Когда небо на востоке посветлело, огромные камни словно слились в темноте в призрачную неясную форму. Наверху между начинающим серебриться небом и темнеющей землей парили перемычки. И мы, смертные, внизу жались друг к другу под арками, дрожа от надежды и страха.
Верховная жрица пустилась в медленный танец под музыку, слышимую ей одной. По мере того как она впадала в транс, зеленые глаза стекленели, ноги двигались все быстрее и быстрее. Она отдавалась танцу, пока не принялась бешено вращаться, капли пота заблестели на коже, волосы на голове разметались нитями, словно змеи.
– О, Утроба Жизни, ниспошли нам свое благословение, – молила Моргана. – Ниспошли нам свое милосердие, свою силу, свое всепрощение! – Она трясла головой, закидывала ее назад, всецело предаваясь силе Великого: тело и дух сливались в одном могучем крещендо. – Прости своего сына, своего недостойного сына, который в припадке отчаяния отнял жизнь у той, которая его родила. Очисти его от неистовства, сделай цельным и обнови. Подними его, о Мать, подними, как ты поднимаешь солнце!
С громким рыданием она распростерлась на алтаре, вытянув руки в сторону входа висящих камней. Все обратили свои взоры туда, куда указывали ее руки. Там на фоне показавшегося над горизонтом летнего солнца чернел Подошвенный камень, который, точно палец, указывал в небо. Медленно, неумолимо ослепительный солнечный диск полз вверх по небосклону, и камень отбрасывал длинную тень прямо на верховную жрицу. Вокруг нас повисло гробовое молчание, как будто весь мир затаил дыхание и следил за тем, как съеживается тень по мере того, как светило поднималось к зениту. А потом произошло чудо: из тьмы у основания Подошвенного камня развернулась и медленно поднялась фигура человека и встала в потоке благостного света.
– Агравейн! – выкрикнула Моргана, толпа, как один человек, выдохнула, и в это время высоко над головой запел жаворонок. – Ступай к своим братьям, и они простят тебе смерть своей матери.
Сын Моргаузы шагнул по проходу от Подошвенного камня к алтарю, и шепоток среди собравшихся превратился в пение.
– Агравейн! Агравейн! – выкликали они, и все их внимание было приковано к кающемуся. В этот миг я бросила мимолетный взгляд на верховную жрицу, и у меня в жилах застыла кровь. Гарет, Гахерис и Мордред стояли рядом с ней на алтаре.
Не веря своим глазам, я чуть не вскрикнула. Разве я не запретила ему ехать сюда? Или он понял, что запрет касается одного Синрика? Сколько времени Мордред и его братья провели с Морганой, и о чем она им рассказывала? От одной мысли, что люди могут узнать, как Артур возлежал со своей сестрой, мне стало дурно, и слезы подступили к глазам… кровосмешение – один из самых древних запретов. И кто знает, какого наказания может потребовать народ?
Агравейн подошел к алтарю и с униженным смирением встал на колени среди братьев. Первым к нему приблизился Гарет, и они вдвоем с Мордредом подняли его на ноги. В свете нового дня на лицах всех троих блестели слезы.
Когда братья заключили друг друга в родственные объятия, толпа заревела. Облегчение и радость, изливающиеся из каждого рта, переросли в торжествующий крик. Благодаря Богиню, люди падали на колени, и вместе со всеми опустилась и я, склонив голову так низко, чтобы капюшон совершенно закрыл мне лицо. Я опасалась поднять глаза, боясь, чтобы кто-нибудь из оркнейцев меня не узнал, и глядела в темную землю в страхе от того, что готова была сотворить Моргана.
Толпа выжидательно притихла, и вот верховная жрица произнесла слова, которые закружились над нашими головами:
– Где же ваша королева? Я, верховная жрица, представляю богов, а Гвиневера, – она сделала паузу, чтобы мое древнее имя растворилось в воздухе, – Гвиневера представляет вас, людей. Она должна быть здесь. Ее приглашали, но она не пришла.
Толпа начала роптать, и у меня екнуло в груди. Я беспокоилась за Артура и совсем упустила из виду, что Моргана может использовать обряд против меня.
Голоса вокруг сделались сердитыми, а я клонилась все ниже и ниже, пока лоб не коснулся колен. Я уже видела, как однажды бесновалась толпа, как она неистово требовала жизни моего отца, знала, какой она может быть кровожадной.
Волна недовольства нарастала, потом начала стихать, и тогда жрица потребовала тишины.
– Нам, по крайней мере, повезло в том, что с нами отпрыски дома Лота. Все, кроме одного.
«Вот теперь она говорит истинную правду», – подумала я, и у меня перехватило горло.
– А Гавейн, светловолосый наследник трона, уехал, чтобы вступить в спор с варварами во Франции!
Возгласы одобрения пронеслись надо мной, а я лежала, сжав кулаки, и по моему телу катился пот. Я не могла поверить в то, что Моргана привлекает внимание толпы к Гавейну, а не к Мордреду. Почему она не выбирает легкий путь – ведь Мордред ее главное оружие?
Я сглотнула ком в горле. Разве возможно, чтобы она не знала, кто отец Мордреда? Или жрица затеяла куда более сложную и гнусную игру: настроить впоследствии сына против отца?
Наконец, вдоволь поприветствовав сыновей Лота, толпа зашевелилась, выражая явное желание разойтись. И тогда Моргана в последний раз благословила людей и отпустила по домам.
Люди сновали мимо, а я по-прежнему в изнеможении лежала на земле, в ужасе от того, что могло произойти. Почти тут же ко мне подошел Грифлет и, слабую, пошатывающуюся, поднял меня на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149