Кто бы ни выиграл, в действительности выиграет оно. В настоящее время церковь как будто постепенно принимает на себя руководство освободительным движением негритянской расы. Но это только потому, что победа близка… Беседа становилась все более оживленной Посетители «Корво» собрались вокруг стола спорщиков. В это время открылась дверь и в зал заглянул какой-то странный субъект. Осмотревшись, он робко вошел. Видимо, здесь все его знали: он был встречен приветственными криками, возгласами и смехом. Из глубины зала послышался чей-то резкий голос:
– Входи, Паскасио!
– Паскасио, это верно… так меня бабушка называла… Я малость навеселе, весь вечер прогулял…
Это был грубоватый, здоровенный мужчина с седой бородой; он носил чилийскую шляпу, чесучовый плащ и желтые башмаки; на руке у него висел старый шелковый зонт цвета мальвы.
Под аплодисменты и радостные возгласы молодых людей, приветствовавших появление этого человека в «Корво» в такой поздний час, вновь пришедший направился к центру зала, остановился, оперся на зонтик и почесал бороду.
– Я хочу объяснить… Дело в том, что мой поезд уходит в четыре. В час я выбрался из Сан-Жозе. Поужинал. А теперь идти спать в гостиницу поздно, поезд скоро отправляется…
Очень бледный юноша в очках спросил его:
– Угощаешь компанию?
– Угощаю.
Тогда веселье приняло буйный характер; раздались оглушительные аплодисменты и крики «ура».
Старый Шомбург показался в окошечке и протянул руки, умоляя не шуметь. Его послушались. Вейга Кабрал, смеясь, запротестовал:
– Нет. Я не приму пива, оплаченного этим фазендейро, у которого на поле трудятся десятки рабов, чтобы ему хватало денег на распутную жизнь…
Новый посетитель ответил:
– Это у меня-то рабы? Не будь глупцом! Тех, что у меня были, я уже выгнал. И сказал их старосте: «Убирайтесь и больше не показывайте сюда носа! Если встречу здесь кого-либо из вас, всажу заряд соли в зад…»
Послышались голоса:
– Он же аболиционист! Да здравствует аболиционист!
Фазендейро, прикидывавшийся подвыпившим, положил голову на руки и принялся хохотать…
– Я? Аболиционист? – И он снова безудержно расхохотался.
– Значит ты не аболиционист? Почему же в таком случае ты освободил негров?
– Держать рабов стало невыгодно. И чего ради их держать? Прежде – другое дело: негра некем было заменить. А теперь? Освобожденные негры, кабокло и другая голытьба шляются повсюду, ожидая от нас милостыни в виде ручки мотыги. Они просятся на работу за гроши. И в то же время прибывают большие партии иммигрантов. Подсчитайте, и вы увидите, что для фазендейро, у которого есть голова на плечах, держать рабов – невыгодное дело… Прежде всего, это рискованное вложение капитала: негры болеют, бегут – побегов становится все больше, – нависла угроза освободительного закона, он выйдет не сегодня-завтра… Раб – это товар, который с возрастом падает в цене. Вы, юноши, понимаете, что это значит? К тому же, помимо риска, о котором я говорил, раба нужно одевать, кормить, лечить, сторожить… Когда раб болеет, он только потребляет и ничего не производит. И с каждым годом ценность его падает. Иначе обстоит дело со свободными рабочими. Их можно даже палкой лупить, они с благодарностью принимают все, что им дают. Лишь бы была еда… чтобы жить… чтобы хватало сил работать. И ничего больше! Рабочего нанимают, когда в нем возникает необходимость: он работает день, десять, тридцать дней. Работа кончена, выгоняешь его – и делу конец. Когда он болен, он не работает и, следовательно, ничего не получает. Когда нет работы, то же самое… Когда он состарится или умрет, то никому этим не принесет убытка. Незачем думать ни о его пропитании, ни об одежде. Ни о надсмотрщике, ни о лесном капитане. Ни о зензале, ни о каиафах. Это покой. Спокойствие духа. Среди фазендейро только упрямые ослы отстаивают рабовладение. Единственный, кто может искренне стоять за сохранение рабства, – это раб. Вы еще молоды, друзья, но придет время, и вы увидите на улице освобожденного невольника, который будет тосковать по хозяину и зензале. В странах, где нет рабства, раба заменяет рабочий, а хозяин ничем не рискует, ни за что не отвечает.
Слова фазендейро заставили этих людей, среди которых были аболиционисты всех мастей, призадуматься. Судебный чиновник спросил:
– Тогда почему же вы, фазендейро, сразу не освободите всех рабов?
Старик снова почесал бороду:
– По глупости.
Собравшимся это показалось чрезвычайно забавным.
Старик расплатился и, раскланиваясь направо и налево, добрался до двери. Один из юношей крикнул ему вдогонку:
– Скажите по крайней мере, как вас зовут?
Уже на улице фазендейро обернулся, снова открыл дверь и ответил:
– Шисто Баия.
Снова раздались крики, хохот, тосты. Шисто Баия был известным актером и юмористом и принадлежал к числу аболиционистов. Он одевался, как фазендейро, и подражал им голосом и манерами; и, выступая, выставлял в смешном свете обычные доводы рабовладельцев против аболиционистов. Шисто принимал участие во многих собраниях и благотворительных концертах. Появляясь на сцене театра Сан-Жозе в сюртуке и домашних туфлях, он смешил публику до упаду. Его анекдоты, остроты и афоризмы передавались из уст в уста, повторялись в конторах, учреждениях, школах, салонах.
Когда возбуждение, виновником которого был Шисто Баия, улеглось, посетители «Корво» вернулись к прерванным разговорам.
Судебный чиновник снова стал слушать своего оппонента. Тихим, размеренным голосом Вейга Кабрал продолжал терпеливо объяснять ему:
– …Нужно учитывать образ мыслей негра, который вернулся с войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51