– Даже не одного, а четверых!
– Я говорю о парне, который вышел отсюда последним.
– А… знаю. Он живет на улице Табатингуэра.
– Этот самый. Проводи его. Помоги открыть дверь и, если начнут расспрашивать, придумай объяснение получше.
– Будет исполнено.
И Калунга помчался вдогонку. Вскоре он увидел Лаэрте: тот стоял, прислонившись к стене какого-то дома, пот лил с него ручьем. Он, видимо, потерял всякое представление о том, кто он и где он. Калунга взял его за руку и повел, как ребенка; юноша не сопротивлялся. Подойдя к дому Нунеса, они остановились перед дверью. Поиски ключа были мучительно долгими. С большим трудом Калунга нашел его у Лаэрте в кармане жилета, открыл дверь, заставил студента войти и стал всовывать ключ в замочную скважину с внутренней стороны, чтобы Лаэрте мог потом запереть дверь, когда к ним подошел кто-то в домашних туфлях.
– Кто там?
– Это я.
– Кто я?
– Калунга.
У застекленной двери появился старик в халате и с подсвечником в руке.
– Я привел молодого человека.
– Хорошо. Спасибо, парень.
Калунга исчез в мелком, моросящем дожде. Хозяин запер дверь на ключ. И уже при утреннем свете, проникавшем сквозь окна, произошел короткий диалог между дядей и племянником. Сеньор Алвес растерянно мигал:
– Что же это с тобой, мальчик?
И Лаэрте со шляпой на затылке, с галстуком, вылезшим из жилета, опираясь на трость, ответил:
– Ничего, дядюшка. Я нашел свою дорогу. Я еще совершу в жизни великие дела. Вот увидите…
VI
Каиафы
На окраине Сан-Пауло процветал постоялый двор «Метрополитано». Переднюю часть дома занимала лавка – в ней были выставлены связки лука, табачные жгуты, куски сушеного мяса, груды сандалий на деревянной подошве, квинты вина и водки. Позади лавки находился зал. Там стоял большой стол, застланный грязной скатертью сплошь в пятнах от вина, оливкового масла и жира, а по обеим сторонам его – скамейки. За домом была дощатая пристройка, крытая железом и разделенная на комнатушки. Во дворе густо разрослись сорняки. У кирпичной стены приютилось засохшее сливовое дерево, годное лишь на то, чтобы развешивать на нем белье, и виноградная лоза, которая больше походила на сушеного осьминога, вцепившегося в камень…
Здесь останавливались погонщики и гуртовщики, гнавшие скот в Сан-Пауло. Перед домом всегда были привязаны животные, ожидавшие своих хозяев. Скотоводы в палах, широкополых шляпах и высоких нечищеных сапогах расхаживали взад и вперед, чиркая по земле колесиками шпор.
И вот в один прекрасный день «Метрополитано», несмотря на свою скромную репутацию, удостоился высокой чести привлечь к себе внимание паулистов.
Это было в январе 1888 года. С утра стлался туман, ветер раскачивал развешанные у дверей лавок товары. В городе чувствовалась какая-то напряженность: из уст в уста передавалась новость, которая очень скоро стала достоянием всех обитателей предместья. Некий лесной капитан прибыл из глубины провинции с пойманными им беглыми неграми и вместе с пленниками остановился на ночлег в «Метрополитано», чтобы на следующий день погнать их дальше для сдачи своему хозяину. Узнав об этом, народ возмутился… Студенты, извозчики, печатники, приказчики и мелкие торговцы, принадлежащие к каиафам Антонио Бенто, начали собираться возле постоялого двора. Шли часы, число собравшихся увеличивалось; группы людей появились и на прилегающих к постоялому двору улицах. Во второй половине дня владелец «Метрополитано» отправился в полицию и пожаловался комиссару. Но тот, по-видимому, не был склонен принимать меры к охране постоялого двора и его хозяина. Что он мог поделать против большинства населения?
Когда зажглись фонари, каиафы окружили постоялый двор. Из толпы слышались выкрики с требованием освободить пленников. Хозяин «Метрополитано», бледный, с растрепанной бородой, метался из стороны в сторону. Наконец, очевидно, по его совету, невольники появились в дверях. Толпа встретила их приветственными возгласами. Полдюжины юношей проводили беглых негров в дом одного из каиаф, где их по-братски встретили и приютили.
Но народ этим не удовлетворился. Слышались угрожающие выкрики:
– Лесного капитана!
– Вон отсюда, лягавый!
Толпа по-прежнему теснилась перед «Метрополитано». Немного погодя вышел хозяин, еще более бледный и с еще более растрепанной бородой. Он закричал на всю улицу:
– Не ищите лесного капитана; он перемахнул через ограду скотного двора и удрал. Сейчас он уже, наверное, далеко…
И тогда произошло то, о чем на следующий день сообщили все газеты: народ устроил в «Метрополитано» погром. Постоялый двор забросали камнями, толпа ворвалась внутрь и все перебила. В этой расправе приняло участие более тысячи человек, руководимых каиафами.
Но кто же в конце концов были эти дьяволы – каиафы?
* * *
Со смертью Луиса Гамы, в 1882 году, аболиционисты, привыкшие повиноваться ему, оказались без вождя. Во всяком случае, никто не решался заменить этого выдающегося борца. Тогда было создано нечто вроде руководящего комитета из лиц, пользовавшихся у аболиционистов наибольшим авторитетом. Председателем его избрали Антонио Бенто.
Считая, что одной кампании в печати недостаточно, Бенто начал вести пропаганду непосредственно в народе. В Церкви богородицы-целительницы, где он был старостой, у Бенто среди прихожан, живших в соседних кварталах, насчитывалось много сторонников. «То, что Луис Гама осуществлял под сенью масонства в ложе „Америка“, Антонио Бенто проводил теперь в приходе Церкви богородицы целительницы под сенью покрова пресвятой богородицы», – писал Иполито да Силва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51