Я пригласил его в ближайшую чайную.– Как это: в издательстве – и нет приемной? – удивлялся он.Я все еще пребывал в шоке.Растительность на лице этого тридцатилетнего парня была скудной, а форма черепа непонятным образом выдавала его слабосилие.– Разве не все издательства расположены в железобетонных билдингах? – продолжал он. Видно было, что он разочарован.– Не все.– Да-а, здесь денежками не пахнет, – уныло протянул он.Едва я разглядел его, как мое длительное напряжение сменилось бесшабашностью. Я разозлился на этого человечишку, которого иначе как жалким и назвать-то было нельзя.– Слушай, друг, стоит ли так легко отступаться? – заметил я и тут же почувствовал весь юмор своих слов.– Меня зовут Масуда, – отрекомендовался он. Затем извлек из внутреннего кармана и положил на стол сложенный пополам номер журнала. Это был наш еженедельник.– По дороге купил и просмотрел. Кошмарное содержание, а? Я и решил, что рассчитывать не на что. Я-то думал, что у тебя хоть деньжонки водятся… Ну и шваль же подцепила Юкико!– Сам-то ты кто?– И я шваль. Но мы с Юкико связаны одной веревочкой, рви – не разорвешь. Ну ладно, чего уж тут, повидались мы с тобой, товарищи по мусорной яме…Масуда приподнялся, но я поспешил его остановить:– Постой-ка, ты ведь явился меня шантажировать? Теперь ты решил, что у меня нет денег, но шел-то ты вымогать? Это называется шантаж.Мой собеседник настороженно ждал. Чувство безопасности – уж очень жалок был этот тип, – негодование оттого, что этот человечишка с таким пренебрежением сбрасывал меня со счета, придали мне красноречие.– Ты подонок, швалью ты был, швалью и останешься. Знаешь, как надо шантажировать? Знаешь, как бывает, когда рыбку с голубой спинкой колотят об асфальт? Брюхо у нее лопается, и потроха наружу. А солнышко знай играет на них! Кишки становятся скользкими от жира, жир плавает на поверхности лужи и отливает радугой, потому что в нем отражается солнышко. Вот это шантаж! – Собственные слова пьянили меня. Я был оскорблен, мною владела злоба, она подстрекала меня: – Хорошо же, шантаж так шантаж. Я раздобуду денег, и ты их получишь. Сколько надо – сто, двести тысяч?Масуда выглядел заинтересованным. Глазки его хитро сверкнули:– Чем больше, тем лучше…– Ладно, приходи через неделю.У меня в руках был материал для шантажа. Я владел им уже давно, но не собирался воспользоваться. Тайна касалась прошлого киноактрисы Хосикава Хосико. Несомненно, что, если бы эта тайна была предана гласности, это сильно повредило бы популярности Хосикава.Я позвонил ей из автомата. Намерение отдать Масуде деньги, добытые с помощью шантажа, подогревало меня. Я набрал номер не колеблясь.– По важному делу, – твердил я до тех пор, пока ее не позвали к аппарату.– Что вам угодно? – зазвучал в трубке голос, знакомый по кинофильмам.– Мне необходимо повидаться с вами по делу… – Я произнес слова, которые были ключом к тайне.Некоторое время трубка молчала. Наконец Хосикава Хосико заговорила. Она старалась казаться спокойной, но в голосе ее слышалась тревога.– Что вы намерены делать?– Об этом я хотел бы поговорить с глазу на глаз…– В таком случае сегодня вечером в холле отеля «Т». Помню, однажды мне пришлось брать у нее интервью.Тогда она тоже выбрала местом встречи этот отель. Неужели она всегда назначает свидания только там? Но одно дело ради рекламы продемонстрировать публике журналиста, берущего у тебя интервью… Сейчас она из начинающих стала почти «звездой»… Нет, в данном случае она явно оплошала, место неподходящее.«Не торопись», – мысленно произнес я и тут же услышал голос, спешивший исправить ошибку:– Нет, приходите-ка лучше ко мне домой. В семь вечера.Сойдя с пригородного трамвая на указанной мне остановке, я заметил, что волнуюсь. «Так не годится», – сказал я себе. Мне вспомнилась притча про вора, который, пробираясь в намеченный дом, наложил большую кучу перед воротами, и волнение мое улеглось.Очень хотелось есть. Прямо у остановки я приметил китайскую закусочную.Я заказал рамэн. Распространенное в Японии дешевое блюдо китайской кухни, лапша в мясном бульоне.

– Луку побольше, пожалуйста. – В миске поверх рамэна горкой лежал лук. Я наклонился над едой, пар защекотал мне ноздри, из носа потекло. Мне стало жаль себя, но я бодрился: «Хосикава Хосико раньше жила не лучше моего. Куда там – хуже!»Я помнил свою первую встречу с Хосикава Хосико в отеле «Т». Холл снова и снова поглощал входивших. Мне остро припомнилось чувство отчужденности, я был не того поля ягода.Но она в то время выглядела парящей на гребне успеха. Массивное кресло, в котором она сидела, казалось, прислуживало ей.Я робел и втайне ненавидел ее за то, что она избрала местом встречи этот холл. Но тут мне надоело вспоминать неприятное. Мое негодование постепенно угасало.Поев, я воспрянул духом и, выйдя из харчевни, зашагал, бормоча под нос переиначенный стишок: Она не знает, как ей быть,Придется пробку проглотить! Облик Хосикава Хосико соответствовал ее роскошной гостиной. Я глубоко погрузился в массивное кресло. Сначала я пытался соединить ноги, но потом решил принять вызывающую позу и скрестил их.– Слушаю вас, – произнесла она ровным голосом. Я заговорил и, чтобы подчеркнуть достоверность моих сведений, местами был излишне подробен. Мне хотелось причинить ей боль. Но ее лицо оставалось безмятежным. Казалось, она уже давно подготовилась к тому, что такой день настанет. Это застывшее лицо меня раздражало. Я подвинулся на край кресла и наклонился к ней. Я живописал мельчайшие подробности, чтобы расшевелить ее.В какой-то момент лицо ее исказилось, но тут же обрело прежнее выражение.
1 2 3 4