– Люди стеснялись своего служения идеалу и все же не могли от этого отказаться.– Ну что ж, быть по сему, – сказал тогда Гиллон. – Ни один человек не умрет с голода и не пожертвует своим достоинством, пока у меня есть деньги в доме.В ту ночь Гиллон снял ключ с шеи Мэгги. Она не сказала ни слова.
С этого все и началось.До суда, после которого, как заверил Гиллона мистер Макдомальд, всех людей вернут на работу, ибо хочешь не хочешь судья вынужден будет признать «Желтую бумагу» незаконной выдумкой, рабочих придется материально поддерживать, но так, чтобы это не выглядело подаянием. Собравшись в доме Уолтера Боуна, подальше от глаз Мэгги, они основали Общество защиты Спортивного поля, организацию, которой в будущем предстояло выступать от имени жителей Питманго перед хозяевами компании. Главы Двадцати Одного семейства, как их все теперь называли, значились основателями и организаторами Общества, и никто не стал против этого возражать, ибо они выстояли дольше всех остальных и пламя их стойкости горело ярче и чище от голода и лишений.Свой девиз Общество заимствовало у Мэгги Камерон, хотя никто не поставил ее об этом в известность: «Битый – это еще не всегда побежденный». Люди, подписавшие «Желтую бумагу», получили возможность вернуть себе спокойствие и спасти остатки достоинства, присоединившись к Обществу защиты Спортивного поля, так как это требовало определенного мужества и заставляло людей идти на риск: ведь они объединялись с теми, кто открыто выступал против компании.И люди начали записываться. Жалованье организаторам, о чем Мэгги не сразу узнала, платил Гиллон Камерон, авансируя Общество, которое впоследствии, став платежеспособной организацией, должно было ему эти средства вернуть. Итак, ряды Общества росли, а денежки утекали. Денежки утекали. Это стало определяющим фактором в жизни Камероновой семьи. Никаких регулярных выплат не было – просто, когда люди доходили до ручки и живот прирастал у них к позвоночнику, они являлись на Тошманговскую террасу, в соседней комнате открывали копилку и давали им немного серебра. Давали немного – лишь бы семья не умерла с голоду, но семей-то таких было Двадцать Одна, и всем надо было есть, и этому конца не было.Итак, денежки утекали. Вместо прежнего «звяк-звяк-звяк», когда каждую неделю мелодично и солидно звенело серебро, ударяясь о серебро, уже лежавшее в копилке, теперь оно приглушенно шуршало, вытекая из нее в подставленные руки. Мэгги старалась не быть стервой. Она все слышала и все видела и ничего не говорила, прикусив язык, чувствуя, как кровь бьется в висках, а сердце бешено колотится, в то время как серебро утекает и богатство их тает изо дня в день, с каждой неделей. Когда-то ей снился звон серебра и сундуки, такие тяжелые, что люди не в силах их поднять, а теперь во сне копилки превращались в гробы, она видела черные заржавленные копилки, разверстые, зияющие и пустые. Несколько раз, уверенная, что копилка исчезла, она вставала среди ночи, передвигала кровать, приподнимала камень и удостоверялась, что кубышка все еще там.Слушание дела «Камерон против Фаркварта, графа Файфа» уже дважды переносилось, и мистер Макдональд подозревал, что это происходило не без политического нажима из высоких сфер. А кубышка с каждой неделей становилась все легче, люди шли и шли с протянутой костлявой рукой – смутьяны, красноголовые, гордецы, мечтатели, болтающие о человеческом достоинстве и человеческих правах, – и серебро текло и текло, ручеек серебра тек непрерывно, не переставая, и все мечты и надежды Мэгги вытекали вместе с серебром. Да, выплаты мистеру Огилви придется прекратить.И никто из Камеронов не понимал – а они должны были бы знать, должны были бы предугадать, – что это может довести их мать до гибели.
Лорд Файф ничего не знал о тех людях, которые работали на него, потому что у него не было такой необходимости. Вместо хозяев этим занимались управляющие. Но он узнал про Двадцать Одно семейство, и у него достало ума признать, что смертоносный рак может разрастись из одной шальной блуждающей клетки величиною с булавочную головку. И он решил искоренить болезнь до того, как она распространится, а потому не без некоторого ущемления собственной гордости направил Гиллону Камерону второе приглашение прибыть в Брамби-Холл на чай, чтобы они, как люди просвещенные, могли поговорить о раковых опухолях. Приглашение было написано на плотной бумаге с гербом Файфов, вытисненным в верхнем углу, и вручено лично мистером Брозкоком (граф почему-то не сообразил, что это чрезвычайно унизительно для управляющего). «Камерон!Приходи завтра на чай. Мне кажется, мы сумеем лучше понять друг друга, чем прежде.До скорой встречи. Файф Одежда обычная».
Это был подкуп, это пахло подкупом, – подкупом в красивой хрустящей упаковке, специально для него изготовленной. Ему предложат тайную сделку, против которой он не устоит, что-то заплатят, дадут какие-то маленькие привилегии за то, что он будет вести себя благоразумно, но Гиллон понимал, что потом он никогда не сможет жить в мире с собой.– В половине пятого, – сказал Брозкок.– Что – в половине пятого? – спросил Гиллон.– Чай, приятель, чай. – Гиллон почувствовал, что управляющему очень хотелось добавить: «Идиот». Но в эти дни он был чрезвычайно сдержан.– Я так и подумал, – сказал Гиллон. Боюсь, вам придется передать графу, что я не смогу быть.Брозкок уже пошел было прочь, бормоча что-то через плечо, но тут остановился.– Когда лорд Файф приглашает на чай, отказов не бывает. – И он вернулся к крыльцу. Мистер Брозкок вовсе не желал быть тем, кто скажет лорду Файфу, что один из его углекопов, видите ли, не намерен пить с ним чай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166