Сама я уже восемь лет выращиваю розы. Каждый раз, когда в этот предвечерний час с полным ведром воды и лейкой я выхожу в сад, заходящее солнце желтыми лучами еще согревает землю. Оно здесь не прячется за вершины гор, а медленно садится за невидимым отсюда морем; дни тут длиннее, чем в долине, и тянутся, тянутся, как желтая патока. И я каждый вечер поливаю розы…
– Простите… – сказала я, подойдя к забору.
Женщина повернулась ко мне.
Ощущение у меня в этот момент было такое, будто я никак не могу очнуться от тяжелого сна. Но заторможенность не препятствовала ясности восприятия.
– Я тут впервые… Не подскажете, в какой гостинице поблизости можно остановиться?
– Гостинице? Вам, пожалуй, лучше поехать в город Т.
«Город Т.!» – мысленно повторила я. Да ведь я сама туда собиралась! Совпадение очень обрадовало меня, перед глазами разлилось белое сияние, точно ореол на засвеченной фотобумаге.
– Мама! – послышался голос мальчика, и женщина ушла в дом.
До гостиницы в городке Т. я добиралась совершенно разбитая, меня будто силой вырвали из глубокого сна. Такое было со мной впервые.
Предчувствие, зародившееся, когда я сошла с поезда на станции N., еще не разрешилось, оно лишь все более разрасталось во мне.
В гостинице портье спросил, где я предпочитаю снять номер – в старом корпусе или в новом. Я, конечно, выбрала старый, но он, будто не услышав моего ответа, предложил поселиться в новом корпусе. Я повторила, что предпочитаю старый.
– Да, как раз сегодня там случайно есть свободный номер, – сказал он. – Но вообще в старом корпусе номера предназначены для гостей, которые намереваются жить в гостинице продолжительное время.
Недоумевая, что это за гости, я все-таки попросила этот единственный свободный номер.
Он оказался двухместным, довольно дешевым – три тысячи иен в сутки; только в старом корпусе были такие недорогие номера.
Проведя здесь день, я осталась гостиницей чрезвычайно довольна и решила, как другие постояльцы старого корпуса, пожить еще несколько недель. За необходимыми вещами надо было съездить домой, и я снова оказалась в поезде. И снова густое белое свечение колдовской силой приковывало взгляд.
В гостиницу вернулась только спустя месяц, восьмого февраля. Все это время я ощущала вокруг головы сияние воздушных струй.
И вот началось мое длительное пребывание в этой гостинице. В первую же ночь причудливый сон приснился мне. Будто стоит в комнате восковая фигура очаровательного юноши в натуральную величину, юноше семнадцать-восемнадцать, максимум двадцать лет. Я назвала его Тамао. Мы с ним давние, очень близкие друзья и, судя по всему, очень долго будем вместе и впредь. Юноша абсолютно белый, только припухлые щеки слегка розовеют. Когда я прикасаюсь к нему руками, он как будто оживает. Мне очень хочется вдохнуть в воскового юношу жизнь, я мучительно пытаюсь найти в этой фигуре тайную пружину жизни. Руки поглаживают хрупкие плечи юноши, опускаются до груди. С удивлением обнаруживаю, что и у мужчин есть соски. Потом сквозь зыбкий сон я слышу: «тук… тук…» Бьется сердце, чье – неведомо. И к нему, как к центру Вселенной, стремится моя душа.
Не так уж длинен был сон, но мне казалось, что я жила в нем до самого утра; и потом еще, в течение дня, этот сон преследовал меня.
В полдень, войдя на своем шестом этаже в лифт, я увидела юношу в джинсовом костюме. Он чрезвычайно, до мельчайших деталей походил на восковую фигуру, привидевшуюся во сне!
– Уж не Тамао ли вы?! – нечаянно воскликнула я.
И юноша не сказал, что я ошиблась.
С тех пор я так и называла его, а ему ничего не оставалось, кроме как молча смириться с этим. Так произошло наше знакомство.
Мне кажется, в какой-то степени имя творит самого человека, и присвоение имени – в чем-то акт колдовства. Назвав юношу именем Тамао, я наделила его чертами, свойственными восковой фигуре из моих сновидений. Юноша, разумеется, ничего не мог знать о ней, но через меня, через мои сны эта фигура так или иначе воздействовала на него.
Я уже поняла, какие гости продолжительное время живут в старом корпусе гостиницы. Например, Тамао намеревался здесь в течение месяца готовиться к вступительным экзаменам в университет (его родители несколько дней назад уехали работать за границу). Другие постояльцы – преподаватели университетов, стажеры, слушатели различных курсов; обычно они живут здесь одну-две недели. Туристов старое здание не привлекало, и хозяева, удешевив в нем номера, стали сдавать их упомянутой выше категории людей. Но для меня этот корпус, в котором изящная старина была покрыта патиной времени, где постоянно ощущался стойкий запах плесени и через пелену этого запаха просматривались стены, потолок, ковер, мебель, где словно бы витали души прежних людей, тонко чувствовавших красоту, – этот старый корпус подходил для моего отдыха как ничто более.
Однажды утром, пробудившись ото сна, в котором мне опять явился восковой юноша, я почувствовала, что в комнату врывается свежий воздух. (Отопление грело чрезмерно, и в номере обычно было душно.) Повернувшись к окну, заметила, что низ занавеса колышется. Кстати говоря, для гостиничного номера такой занавес выглядел слишком убого, он мог бы висеть разве что в комнате прислуги. Такое впечатление, будто его взяли из некогда роскошного, но впоследствии разорившегося дома; впрочем, в этом я нахожу для себя особое очарование. Так вот, трепетание занавеса от дуновения воздуха показалось мне странным. Раздвинув его, я увидела, что в одном квадрате окна не хватает стекла. Издалека совершенно незаметно. То, что никто из постояльцев до сих пор этого, вероятно, не замечал, в моих глазах придало старому корпусу гостиницы еще большую привлекательность.
1 2 3 4 5 6 7 8