О чем же вы думаете, когда сидите здесь один? – Меня внезапно осенило: сидя тут за столиком, он наверняка погружен в воспоминания. Какие? Это не может не показаться безумно невероятным, но я уверена, что Тамао вспоминает сон, виденный мною накануне. Человек вспоминает не обязательно только то, что пережил сам.
– О чем думаю? – Улыбка скользнула по его лицу.
О, в этот миг я поняла, что между нами установлен полный контакт. Но Тамао по-прежнему разумом не может знать, что находится в плену моих сновидений. Я решила действовать смелее:
– Вы слышали о художнике Альберто Мартини? У него есть картина «Любовь».
Огромный цветок, похожий на мак. Цветок раскрыт, и в чаше его видятся еще два цветка – два лика, обращенных друг к другу; губы слились в поцелуе. Мужчина и женщина в любовном экстазе заключены в чашу цветка, нет – как бы укрыты его лепестками. В картине не два отдельных явления – цветок и мужчина с женщиной – и не абстрагированно выраженное отношение между расцветшим цветком и человеческой любовью. Идея цветка проникает в идею любви, а любовь мужчины и женщины воплощается в идее буйно цветущего растения. Так представлена в картине любовь, земная любовь.
II
Я ждала своего Тамао. Ему было восемнадцать лет.
В сновидениях я пыталась разглядеть, где в восковой фигуре Тамао скрывается тайная пружина жизни, и тогда же, во сне, мне удалось раскрыть тайну: она – в любви. Таинства жизни сокрыты в земной любви.
Дни и ночи сменяли друг друга. Ночи были заполнены встречами с восковым Тамао, а днем в кафе, куда почти не заглядывали постояльцы, я наслаждалась общением с реальным Тамао. Одинаковое имя создало нерасторжимое единство – удивительное в своем очаровании.
До экзаменов в университет оставалось совсем немного времени, и я стала беспокоиться, не мешают ли Тамао днем мысли о предшествовавшей ночи. А в том, что Тамао вспоминает мои сны, я не сомневалась. Наверное, сновидения – если это необычные грезы необычайно близкого человека – каким-то чудесным образом передаются, и другой человек может вспоминать то, чего сам не переживал. Вот почему изначально бесстрастное лицо Тамао становилось еще более неживым, как это бывает у людей, поглощенных воспоминаниями; вот почему с каждым днем его апатичное лицо все более приближалось к бессильной красоте восковой фигуры, в то время как кукла по имени Тамао после каждой нашей встречи во сне все более оживала.
Вот и в эту ночь я томилась в ожидании Тамао. Последнее время мне стало казаться, что мои сны строятся сознательно, волевым усилием. Конечно же, я отдавала себе отчет в том, что буйство моей фантазии выходит за пределы разума, вторгаясь в сферу сна. Слух и зрение во сне отключались, зато необычайно чутко функционировал осязательный аппарат, и я досконально изучила восковую фигуру Тамао. Опыт прошлых ночей убедил меня в том, как много – не меньше, чем зрение, – можно познать с помощью осязания.
Мои руки поглаживают худую гладкую грудь, кончиками пальцев я чувствую, как на белом восковом теле, лишенном волосяного покрова, алеют соски, ощущаю ребрышки, тонкие лопатки, округлости плеч. Затем руки стремительно падают вниз, и я чувствую, как тело Тамао наполняется жизнью, становится теплым, напоминая зажженную свечу…
На следующий день я опять спустилась в кафе и застала там сидевшего в одиночестве Тамао. Он повернул в мою сторону белое, как воск, лицо, на котором заметна была необычная для него живость. Взгляд его был пристальным.
– О чем задумались? – спросила я, садясь рядом.
– Вспоминал кое-что, – вежливо ответил он.
– Вспоминали? Что? – Я подумала о том, что воспоминания – связующее звено между моими ночами и днями.
– Вам не приходилось слышать музыкальную композицию «Любовь»? – Подобие улыбки промелькнуло в лице юноши.
Мелодию образует одно-единственное слово «ай» – «любовь», которое то произносит женщина, и мужчина вторит ей, то произносит мужчина, а ему вторит женщина; это слово произносится, поется, возглашается в разных тембрах, с разной громкостью, скоростью, нежный шепот сменяется речитативом, возгласами и вырастает до пронзительного крика. Так описал мне эту композицию Тамао.
Мне стало не по себе: вряд ли я смогла бы воспринимать эту композицию только как чистую музыку.
– И вы сейчас вспоминали ее? – Я была в смятении, мне с трудом удавалось четко разделять героя сновидений и реального юношу, которые уже несколько дней и ночей представляли для меня неразрывное целое.
Я сравнивала картину «Любовь», музыкальную композицию «Любовь» и мои с Тамао отношения, которые трудно как-то определить, настолько они были своеобразны. И все же стремление определить их приняло форму наваждения. А вдруг аппарат восприятия воскового Тамао имеет что-то общее с растением? Я загорелась желанием найти растение, похожее на Тамао, нет – аналог Тамао, так сказать, Тамао-растение.
Над мраморным столиком, за которым я сидела с живым Тамао, витал запах лимона – ярко-желтый, как сам лимон. В кафе было тихо и почти пусто: кроме нас, только одна пожилая пара молча пила кофе.
– Где-нибудь поблизости есть ботанический сад? – спросила я.
– Да, – ответил Тамао. – Можно на поезде доехать до станции R., а оттуда немного по канатной дороге.
– Коллекция растений там богатая? – Я все еще была поглощена мыслью о растении, воплощающем в себе Тамао.
– Да ведь зима, вам не много удастся увидеть.
Пожилая пара поднялась из-за своего столика и, по-европейски скрестив руки на груди, прошла мимо нас к выходу. На лице дамы я заметила темные старческие пятна и вспомнила о своем возрасте – я была лет на двадцать старше Тамао.
1 2 3 4 5 6 7 8