Должно быть, ее хотели там
спрятать!.. Я сейчас разведу огонь, и мы будем есть, будем есть.
Он несколько раз повторил это слово, как будто в нем была надежда на
спасение. Лясота медленно поднял голову.
- Огонь развести, - пробормотал он, - огонь! Чтобы нажить себе беду!
Не смей и думать об этом.
- Никто не придет сюда на огонь, - вздохнул Дембец, - взгляните,
дорогой мой пан, и там, и здесь еще тлеют угли, и поднимается красный
дымок! Безбожные злодеи чехи ушли прочь, кругом пусто, надо спасать свою
жизнь. Иначе мы умрем с голода. - Лясота снова закрыл лицо руками и не
отвечал ничего. Его мучила жажда еще сильнее, чем голод, а жажда эта
происходила от голода и от лихорадки.
Не обращая внимание на запрещение, каретник принялся разводить огонь.
На пожарище не трудно было раздобыть тлеющую головню. Из своей хаты он
вынес какой-то горшок, найденный им в погребе. Он собирался уже
приготовлять ужин, когда Лясота попросил его достать воды.
И вот при помощи этого единственного, какой у них был, черепка и
длинного шеста, найденного на пожарище, Дембец достал в колодце воды и
принес ее Лясоте. Схватив горшок обеими руками, старик выпил всю воду до
последней капли.
Каретник достал воды снова и принялся было за приготовление ужина,
как вдруг порыв ветра принес с собой явственный звук топота конских копыт.
Забыв о своей слабости, Лясота сорвался с места, крича Дембецу, чтобы
тот гасил огонь. Костер был тотчас же погашен.
Мрачное небо еще увеличивало густую тьму ночи. И только в том месте,
где только что зашло солнце, небо еще светилось, и, всматриваясь в ту
сторону, беглецы заметили на большой дороге, проходившей посредине
поселенья, тени двух всадников, медленно подвигавшихся к ним.
В отблеске вечерней зари они казались двумя призраками, хотя издали
невозможно было рассмотреть их.
Лясота и Дембец приглядывались с любопытством беспокойством. Лясота
скоро узнал в них таких же, как он сам, бездомных беглецов, вырвавшихся
ночью из мест чешских погромов и побоищ.
Они были вооружены, потому что над головами их торчали острия копий,
которые они держали в руках, и ехали на статных конях. Султаны шлемов
развевались над их головами. Но разве можно было поручиться, что это не
были чехи, искавшие добычи среди этого разгрома и опустошения?
Всадники остановились перед сожженным костелом... Ветер стих, и можно
было различить отдельные слова, которыми они обменивались между собой.
- Собачьи дети!
- Звери дикие! Дьявольское племя!
После таких проклятий не оставалось сомнения в том, что это были
свои. Лясота сложил руки трубой у рта и закричал им, напрягая силы.
При этом звуке всадники в первое мгновение повернули коней, собираясь
обратиться в бегство, но потом остановились и стали приглядываться.
- Свои! - закричал Лясота. - Подъезжайте сюда к нам!
Дембец, который еще раньше Лясоты, признал в них своих, встал с земли
и поспешил к ним навстречу.
Вместе все как-то безопаснее.
При виде этой фигуры, выступившей из мрака, всадники остановились,
собираясь защищаться или обратиться в бегство, но каретник приблизился к
ним, узнал соседей и стал звать их по имени...
Это были два брата Доливы, соседи Лясоты по имению, Вшеборь и Мшщуй.
Утомившись блуждать в лесу без пищи и питья после того, как владения
их были преданы разгрому и огню, они теперь, узнав Дембеца, охотно сошли с
коней и пошли за ним к тому месту, куда он их вел.
Обрадованный каретник шел вперед и кричал Лясоте.
- Это наши соседи из Доливян, Вшеборь и Мшщуй.
Лясота с усилием приподнялся, опираясь на месте, а каретник опять
принялся разводить огонь.
Никто не приветствовал друг друга, потому что не с чем было
приветствовать. Разве со спасением жалкой жизни, с которой теперь не знали
что делать. Шляхтичи обменялись только печальными взглядами.
Когда огонь разгорелся, младший из братьев Долив, рассмотрев
порванную одежду с кровавыми пятнами на ней и исхудавшее лицо Лясоты, не
мог удержаться от проклятий врагам.
- Вот, до чего мы дожили! - крикнул он. - Вот что сталось с нашей
землей! Будь проклят тот день и час, когда нами стали править Мешко и
Рыкса!
Дембец взял их коней под уздцы и отвел их в соседнюю ограду, где они
могли найти немного травы. Все сели на земле. И из всех уст по очереди
полились жалобы на судьбу.
- Познань, - начал Мшщуй, - тоже вся разгромлена. Чего не успела
увезти немка Рыкса, то забрали чехи. Она ушла к своим, к немцам, а за нею
должен был идти и сын Казимир. Нет у нас князя, границы стоят без охраны,
в стране - безначалие, бери всякий, кто что хочет. Разорили чехи и
Гнезьно, ограбили костел, забрали все сокровища, а наших братьев погнали
перед собой, как скот. Села выжжены, и куда ни взглянешь, пустыня!
- Погибло Болеславово королевство, - прибавил Вшеборь, - перебито
наше рыцарство; все с нами воюют, потому что у нас безначалие. Нет у нас
головы!
- Только и остается нам умереть, чтобы не дожить до конца, - сказал
Лясота.
- Чехи - чехами и немцы - немцами, - сказал Мшщуй, - но и наш
собственный народ разоряет костелы, возвращается в язычество, наша жизнь
весит на волоске! Ходят толпами и призывают по-старому Ладо, а если
повстречают какого-нибудь магната, ругаются над ним и прибивают его к
кресту.
- Что тут делать? Остается одно - умирать, - проговорил Лясота.
Но Мшщуй отрицательно покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13