Когда дверь открылась, настало время действовать.
Он наклонился за своей клетчатой сумкой, и я набросился на него сзади, схватив одной рукой за воротник, а другой втолкнув его в прихожую. Пошатнувшись, он упал на колени, и сумка загремела в темноте, словно мешок с гремучими змеями. Я включил свет и закрыл за собой дверь.
Дыша будто загнанный пес, Пупс поднялся на ноги. Его правая рука исчезла в кармане пальто и вынырнула оттуда с опасной бритвой. Я слегка напрягся.
– Я не собираюсь бить тебя, старина.
Он пробормотал что-то и неуклюже бросился вперед, размахивая бритвой. Поймав его руку своей левой, я быстро шагнул к нему и резко ударил коленом в самое уязвимое место. Пупс с тихим стоном осел на пол. Я слегка крутанул ему кисть, бритва упала на коврик.
– Глупо, Пупс. – Я поднял бритву, сложил ее и спрятал в карман.
Пупс сел, держась за живот обеими руками, словно боялся, как бы что-нибудь не отвалилось.
– Что тебе от меня нужно? – простонал он. – Ты не писатель.
– Попал в точку. Так что не трать время на болтовню и расскажи все, что знаешь о Джонни Фаворите.
– Я ранен. У меня внутри все отбито.
– Поправишься. Хочешь присесть?
Он кивнул. Я подтащил красно-черную сафьяновую оттоманку и помог ему поднять с пола его тушу. Пупс мычал, все еще держась за живот.
– Послушай, Пупс. Я видел вашу маленькую вечеринку в парке. Номер Эпифани с петухом. Что это было?
– Обеа, – простонал он. – Буду. Не все же черные – баптисты…
– А причем тут эта девушка, Праудфут?
– Она мамбо, как раньше была ее мать. Сильные духи вещают через это дитя. Она ходит на собрания хумфо с десяти лет. В тринадцать стала жрицей.
– После того, как заболела Эванджелина Праудфут?
– Ага. Кажется, так.
Я предложил Пупсу сигарету, но он покачал головой.
– Джонни Фаворит увлекался вуду?
– Он путался с мамбо, понимаешь?
– Джонни посещал собрания?
– Само собой. Почти всегда. Он был хунси-босал.
– Как?
– Он был посвящен, но не крещен.
– А как называют того, кто крещен?
– Хунси-канзо.
– Ты тоже хунси-канзо?
– Я был крещен давно, – кивнул Пупс.
– Когда ты видел Джонни Фаворита в последний раз на вашем курином празднике?
– Я тебе говорил, я не встречал его с начала войны.
– А что означала куриная нога? Та, что лежала на рояле, перевязанная ленточкой?
– Означала, что я слишком много болтаю.
– Насчет Фаворита?
– Вообще. О том, о сем…
– Не слишком убедительно. Пупс. – Я выпустил дым ему в лицо. – Ты не пробовал играть на рояле с рукой в гипсе?
Пупс попытался было подняться, но, сморщившись от боли, плюхнулся обратно.
– Ты не сделаешь этого.
– Я сделаю все, что нужно. Пупс. Могу запросто сломать тебе палец.
В глазах старого пианиста появился неподдельный страх. Для пущей убедительности я пощелкал костяшками правой руки.
– Спрашивай все, что хочешь, – выдавил он. – Я и так сказал тебе слишком много.
– Ты не встречал Джонни Фаворита последние пятнадцать лет?
– Нет.
– А Эванджелина Праудфут? Она не говорила, что видела Джонни?
– Я об этом не слышал. Последний раз она упоминала о нем лет восемь или десять назад. Я помню это, потому что тогда здесь появился какой-то профессор из колледжа; он хотел написать книгу о ритуале Обеа. Эванджелина сказала ему, что белым людям нельзя бывать на хумфо. А я тогда пошутил, что, дескать, если они умеют петь, тогда другое дело.
– И что она?
– Сейчас скажу. Так вот, она не рассмеялась, но и не рассердилась. Просто сказала: «Пупс, будь Джонни жив, он был бы могущественным хунганом, но это не значит, что я должна открывать дверь каждому белому, умеющему шевелить розовым язычком». Видимо, она думала, что Джонни мертв и похоронен.
– Пупс, так и быть, я рискну поверить тебе. А к чему эта звезда на твоем зубе?
Пупс скривился. Резная звезда блеснула в свете электрической лампы над головой.
– Это… чтобы люди знали, что я ниггер. Не хочу, чтобы они когда-нибудь ошиблись.
– А почему она перевернута?
– А так красивей.
Я положил одну из своих визиток на телевизор.
– Оставляю тебе карточку со своим телефоном. Услышишь что-нибудь – позвони.
– Ага. Будто у меня и без этих звонков мало неприятностей.
– Как знать, вдруг тебе понадобится помощь – когда снова получишь заказной почтой куриную ногу…
Снаружи заря уже окрасила ночное небо, напоминая румянец на щеке девушки из церковного хора. По пути к машине, я выбросил бритву с перламутровой рукояткой в мусорный бачок.
Глава восемнадцатая
Когда я наконец завалился в кровать, солнце сияло вовсю, но я ухитрился проспать почти до полудня, несмотря на дурные сны. Меня преследовали кошмары поярче, чем фильмы ужасов из «Вечернего шоу». Эпифани Праудфут резала горло петуху под рокот барабанов вуду. Танцоры покачивались и стонали, только на этот раз кровь не иссякала, и алый фонтан из бьющейся в агонии птицы заливал все вокруг, как тропический ливень, пока танцоры не начали тонуть в кровавом озере. Я увидел, как тонет Эпифани, и, оставив свое укрытие, бросился бежать, меся каблуками кровавую жижу.
В панике я несся по пустынным ночным улицам. Кругом стояли пирамиды из мусорных бачков; из канав на обочинах за мной следили крысы величиной с бульдогов. Воздух источал гнилостное зловоние. Я бежал и бежал, почему-то превращаясь из добычи в преследователя и пытаясь догнать далекую фигуру на бесконечных незнакомых улицах.
Но как бы быстро я ни бежал, догнать ее не удавалось. Когда тротуар кончился, погоня продолжилась по усеянному мусором и мертвой рыбой песчаному пляжу. Впереди замаячила огромная, как небоскреб, морская раковина, и человек вбежал в нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69