- Интеллигентное лицо. У нас такие не живут.
В подтверждение ее многолетних жизненных наблюдений к стеклянному окошечку администратора не просто подошел, а "подгреб" черными клешами, каждая из брючин которых могла бы стать юбкой для администраторши, высокий моряк рыболовецкой флотилии и, не вынимая потухшую "приму" изо рта, попросил:
- Мамуля, ко мне пацанки вечерком завернут. Отдай им мои ключи. А то у меня се-о-оня в порту намечаи-ц-ца...
- Не положено! - строго сказала дама, но, скорее всего, сказала только потому, что рядом стоял Майгатов.
Ее отказ явно выпадал из рамок гостиничной морали, потому что потрясенный моряк онемел. На его бугристом, похожем на много раз стиранную, но ни разу не глаженную коричневую рубаху, загорелом лице медленно скапливалась обида, которая, вполне возможно, перешла бы в злость, но Майгатов не стал досматривать сцену. Он поехал в центр, где находились самые дорогие гостиницы, и где вполне могли жить люди с интеллигентными лицами.
"Крым", "Приморская", "Азовская", "Севастополь", "Украина".
С монотонностью запрограммированного робота он задавал везде один и тот же вопрос, но слышал совершенно разные ответы. В одной из гостиниц дежурный администратор, тоже дама, но только полная, невысокая, с мягкими, совсем не администраторскими манерами, даже собрала всех дежурных по этажам, горничных и электриков и устроила консилиум, который, правда, ничего не дал. В другой с ним полчаса не хотели разговаривать, полагая, что он избрал очень хитрый, новый метод бронирования мест, которых, как обычно в наших гостиницах, не было, хотя на самом деле они, конечно же, были. В тертьей его чуть не сдали патрулю, предположив в Майгатове нечто среднее между психически больным и дезертиром. В остальных гостиницах столь бурных шекспировских сцен не было, но и слово "да" он не услышал.
Остались гостиницы Корабельной стороны города и флотская, или как ее называли, "Гостиница КЧФ". Флотская стояла ближе к центру, и он, предчувствуя, что не мог Зубарев жить в убогих номерах, где селились бесквартирные лейтенанты и мичманы, все-таки выбрал ее. Наверное, потому, что мысленно решил "поселить" уже надоевшего ему Зубарева именно в убогие, с минимумом удобств, если таковыми можно считать, туалет в номере и холодную воду, подаваемую на час в сутки, крошечные, густо населенные тараканами номера.
Дежурный администратор, опять дама и опять фельдфебельски костистая, точно в гостиницы, хоть как-то относящиеся к флоту, на работу брали лишь женщин подобной комплекции, даже смотреть на портрет не стала.
- Идите к вахтеру. Он когда-то сигнальщиком на крейсере служил. У него зрительная память хорошая...
"Сигнальщику" оказалось далеко за шестьдесят. На вытянутой руке он подержал перед собой портрет, грустно вздохнул, достал из кармана очечки с треснутым стеклом, прижал их к глазам и сказал совсем не то, на что настроился Майгатов:
- Знаток нашлась: на крейсере! На линкоре я служил, марсовым. Корабли определял, когда те еще за горизонтом скрывались. По самой слабой струечке дыма, по ниточке, - и грубо сунул портрет назад Майгатову. - Нет, ни разу не видел. Двадцать лет вахту несу на этом посту. А такого гражданина не запечатлевал. Недавно в центре генерала встретил, в машину он шел садиться. "Здравия желаю! - говорю. - А вы, - говорю, - в нашей гостинице проживали, - говорю, - в году семьдесят втором, - говорю, - в лейтенантском звании." "Точно, - отвечает, - я командиром строительного взвода служил, а теперь - зам командующего по строительству и расквартированию." О, какая сила в зрении!
Судя по всему, не глаза, а язык был самой развитой частью тела "сигнальщика". Подобные люди могли или развеселить до упада, или утомить до такого же упада. А поскольку впереди ждал путь на далекую Корабельную сторону, то Майгатов сумбурно и, наверное, не очень учтиво распрощался с "сигнальщиком" и вышел на крыльцо гостиницы.
- Привет, Юра! Какими судьбами? - оглоушили его сбоку. - Ты тоже здесь живешь?
- А-а, штурман, - узнал он бывшего соседа по каюте. - Здорово.
- Ты в каком номере?
- Кто мне его даст? Я так, по делу зашел. Поздравляю, - разглядел прибавку в одну звездочку на погоне штурманца. - Ты куда от нас ушел?
- В гидрографию. Белые пароходы. Белые люди. Белая жизнь.
- Да, у вас служить можно.
- Я - в штабе. Должность - береговая, зато капитан-лейтенантская. Иногда в море выхожу.
- А мы все, заякорились...
- Слышал, - грустью Майгатова решил погрустить штурманец. - А помнишь, как я в Красном море все орал: "Рифы! Рифы!" Вот не поверишь, а до сих пор тот поход снится. Особенно яхта и стрельба. Прямо как вживую...
Из рук Майгатова выскользнул портрет, упал на грязный бетон ступенек между запыленными ботинками офицеров лицом Зубарева наверх. Штурманец повернул голову, чтобы получше его рассмотреть, и неожиданно спросил:
- Ты ему, что ли, нес?
Майгатов поднял ватман, сдул грязь с оборотной стороны и сам недоуменно задал вопрос:
- Кому - ему?
- Ну этому, как его... Кострецову?
Наверное, более глупой физиономии в жизни больше не будет у Майгатова. Он посмотрел на помятый, уже залапанный портрет, потом почему-то на лоб штурманца, по которому он тогда, в походе, так сильно огрел каютной дверью, опять - на портрет и только после этих рикошетов понял:
- Ты его знаешь?
- Ну конечно! Это же Кострецов. Из министерства морского флота, техотдел. Приехал по каким-то делам.
- Техотдел? Присмотрись: может, обознался?
- Да не-ет, точно - он, - пристально изучил угольные линии портрета. И очки его. В технике он, может, и разбирается, а по нашему, штурманскому, делу - полный профан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92