- выжидательно поинтересовался Майгатов, но иностранец ответил быстро, явно без придумываний:
- В Москве. Сем лет в представителстве Ассошиэйтед Пресс. Это уже сюда, в Аравию, попал в Рейтер...
- Как вас бросало-то!
- Што делат? Конкуренсия! - так внушительно произнес это слово, словно в нем был весь смысл его жизни. - "Ирша" утонуль?
- К сожалению, - недовольно ответил Майгатов, хотя отвечать вообще не хотелось.
- Моряки погибель?
- Н-не знаю. Может быть. На борту их не было.
- А товар?
- Что - товар? - не понял Майгатов.
- Товар - рис - вы успель себе перегрузить? Это всье-таки денги, потрясал своей осведомленностью бородач.
- Да на кой он нам сдался! - не удержался Майгатов. - И без этого риса на юте бардак от мешков! Деньги! Это чужие деньги. Нам-то они зачем?
Бородач куснул серую мочалку уса, что-то чиркнул по-английски в блокнот, хотя диктофон "Панасоник" терпеливо крутил и крутил бабины махонькой кассетки в своем черном трудолюбивом, как сами сделавшие его японцы, теле.
- А ви не искаль моряков с "Ирша"? - оторвал он от блокнота ставшие какими-то пустыми, безразличными, глаза.
- А где их искать?
- Что: никаких догадок?
- Никаких, - тихо начинал нервничать Майгатов.
- Ви разрешайт, я вас сниму? - полез он в черный кофр, утяжелявший его бок. - Первополосни снимок: официр, сбежавши от пират...
- Знаете что?! - недовольно встал Майгатов, которому совсем не хотелось увековечивать для истории свою измученную болезнью, небритую физиономию.
- Все! Десять минут истекли! - Вошло в дверь его спасение. Леночка еще шире распахнула створку, словно боялась, что имеющейся ширины не хватит, чтобы побыстрее выдворить визитера, и, к удивлению Майгатова, властно потребовала: - Прошу покинуть территорию больницы. Здесь - карантин.
Бородач ожидал, кажется, всего, что можно было ожидать от людей, не любящих в основной своей массе журналистов, но такая резкость со стороны женщины удивила его, и, смутившись, он затолкал фотоаппарат в кофр, торопливо схватил с тумбочки диктофон и, по-рачьи пятясь, вышел из комнаты. Он что-то еще сказал там, но Лена так резко захлопнула дверь, что грохот перекрыл его тихие слова.
6
Обед на "Альбатросе" в этот субботний день начался на час с лишним позже. Виной тому были моряки с "Ирши", которых пересаживали на подошедший из Ходейды катерок. А в порту, у причалов, нами же когда-то и построенных, их уже ждало судно калининградской приписки, стоявшее под загрузкой кофе. Вместе с моряками покинул корабль и Иванов, что сразу сделало Молчи-Молчи каким-то грустным и покинутым. Как только с кнехтов "Альбатроса" упали чалки катерка, и он с натугой в старческом, изношенном теле запыхтел к берегу, Молчи-Молчи ушел в каюту и на обед не появился: то ли строчил отчет, то ли плакал навзрыд об исчезнувшем празднике.
В виде компенсации за суточную кормежку такой оравы от калининградцев на "Альбатрос" перегрузили несколько ящиков с говяжьей тушенкой, пару мешков гречки-ядрицы и даже - для офицеров и мичманов - ящик шпрот. Но больше всего потрясли моряков не консервы, от которых их уже давно воротило, а ящик помидор и - почему-то в сумке - огурцы и несколько едких стручков красного перца.
Помидоры и огурцы по приказу Анфимова поделили поровну между кубриками, совсем немного отобрав для офицеров, а вот горький красный перец Бурыга конфисковал в пользу самого себя. Возможно, это был лучший выход из положения, потому что поделить три перчины на семьдесят ртов можно было чуть ли не делением их на атомы.
А после того, как они прожгли луженую глотку Бурыги и сделали его лицо пунцово-красным и таким похожим на лежащие на тарелке помидоры, он наконец откинулся на спинку дивана, обвел мутным взглядом из-под тяжелых от пота век офицеров за столом в кают-компании и подытожил:
- Вот только за такие минуты, господа-товарищи, и можно любить флот!
Алюминиевые ложки, звякая по дну тарелок, выбирали последние остатки украинского борща. А над склоненными головами уже плыла к Бурыге тарелка дымящейся гречки с тушенкой. Он подхватил ее из рук все такого же небритого гарсона, поставил перед собой, подумал о чем-то своем и тут же ловко выложил кашу по кругу красными, сочными ломтиками помидоров.
- Получается, Анфимыч, что если б не эти пираты-придурки, мы бы помидор еще с полмесяца не ели. А, может, и больше, - пофилософствовал он и со скоростью скреперного бульдозера стал наворачивать смесь каши, тушенки и алых, брызжущих соком ломтиков.
Анфимов с набитыми щеками выдал что-то похожее на "угу" и тоже протянул гарсону пустую тарелку от борща на обмен со вторым блюдом. Он жевал и еле заметно, одними уголками губ, улыбался. Блуждания в этом странном "Бермудском треугольнике" Красного моря, кажется, заканчивались. Майгатов нашелся и, судя по словам видавшего его Иванова, выздоравливал под присмотром наших - а это успокаивало еще сильнее - врачей. Моряков с "Ирши" они вызволили из плена. Пиратов отправили на дно морское. Лучше б тогда это было сделать, еще при стычке. Но тогда яхта удирала на всех парах, а они потеряли слишком много времени на мертвого Абунина.
Он хотел сам отвезти мертвого моряка, который больше был похож не на мертвого, а на просто глубоко-глубоко уснувшего мальчишку, в Севастополь. Но "сверху" дали команду, и он вместе с Ивановым и иршанами переправил Абунина на калининградское судно. И в том, что он все-таки отдал его, Анфимов ощущал какую-то вину. Тем более, что лежал теперь моряк рядом с этим толстым Бурловым, с человеком, из-за которого, может, он и погиб. Стало еще горше на душе. Словно моряк спас его, а он, позабыв об этом, предал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66