- Такой вариант нам не грозит.
- Не гаси во мне чувство юмора, Борис. После трудового года не так-то просто отыскать оптимальное решение в этой дикой ситуации.
Игорь Николаевич снова занялся поленьями.
- Не спится, молодые люди?
Мазин обернулся. Его давно не называли молодым человеком. Из своей комнаты вышел Кушнарев.
- Не спится, - согласился Сосновский сухо, показывая, что к болтовне он не расположен.
- Разрешите пободрствовать вместе? - не уловил интонации архитектор. - Вы, доктор, давно навещали Михал Михалыча?
- Калугину доктор не требуется, - ответил Мазин.
Кушнарев нахмурил кустистые, сходящиеся на переносице брови.
- Как прикажете понимать?
- Убит Михаил Михайлович.
- Вот как... - произнес архитектор почти без изумления.
- Убит, и преступник неизвестен, - подтвердил Борис Михайлович.
- Вас это больше всего волнует?
Игорь Николаевич удивился.
- Разве вопрос, кто убил Калугина, незначительный?
- Важнее знать - почему? А вы спешите на расправу.
- Возмездие не расправа.
- Возмездие? Немного изменили слово "месть", и вам уже слышится благородный оттенок?
- Как всегда, оригинальны, Алексей Фомич? - спросил Сосновский.
- Нисколько. Я имею право так мыслить. Мне причиняли зло.
- И вы простили?
- Не в этом суть. Мне нанесли зло непоправимое. Понесут ли кару виновные или нет, моя судьба не поправится. Что же даст мне мстительное злорадство? Только черствит душу. Я не верю в графа Монте-Кристо. Любая месть, даже во имя справедливости, порождает новое зло. Где же конец?
- Месть и правосудие - вещи разные. Убийца нарушил закон.
- УК РСФСР? - перебил Кушнарев с иронией.
- Именно, - ответил Мазин серьезно. - Что толкнуло его на преступление - неизвестно. И его следует задержать, чтобы узнать истину.
- Истину? Вы самоуверенны. Ну что ж... Только без меня.
- Мы полагали, что Калугин был вашим другом.
Кушнарев ответил без желчи и сарказма:
- Он опекал меня, как приблудившегося старого, беззубого пса.
Мазин отложил кочергу.
- Вы страдаете комплексом самоуничижения.
- Наверно. Хотя это и нехорошо. Здесь скрывается тайная гордость. Я несправедлив. Михаил заботился не из жалости, он считал это долгом.
- Что это значит?
Старик подумал, стоит ли пояснять.
- Долг не имеет отношения к смерти Михаила. Просто, когда он был неизвестен и мог навсегда остаться неизвестным, в то давно прошедшее время, мне понравились его рисунки, и я сказал об этом.
- Авторитетным лицам?
Кушнарев усмехнулся.
- Нет, самому Мише.
- Не много, - заметил Борис.
- Ошибаетесь...
- Не будем спорить. Вы поддержали его морально, и Калугин на долгие годы сохранил чувство благодарности?
- Именно. Хотя, возможно, не только благодарности.
- Выходит, человек любил вас, поддерживал, - настаивал Сосновский, и вот он зверски убит. Сначала выстрелом в сердце, потом еще раз, ножом, потому что убийца счел свое дело не доведенным до конца. Неужели ж этого недостаточно, чтобы вызвать справедливый гнев?
Архитектор нервно заморгал.
- Как понять ваши слова? Вы обманули нас вечером? Когда сказали, что Миша жив?
- Я хотел посмотреть, как поведет себя преступник.
Старик выпрямился.
- Мне отвратительны такие люди, как вы!
Сосновский не нашелся, что ответить.
- За что такая немилость? - спросил Мазин серьезно.
- Нельзя ставить опыты на людях, живых или мертвых. Вы, как я понял, подозреваете кого-то из нас? Лично я всегда на месте.
И Кушнарев, круто повернувшись, выбежал из комнаты.
- Ненормальный старик, - буркнул Борис смущенно.
- Ты напрасно прервал Кушнарева, когда он сказал, что Калугин испытывал не только чувство благодарности. Ну ладно. Пошли к Валерию.
- Странно, что он сам не появляется. Слишком крепкий сон для такой ночи. Впрочем, кто-то идет. Люпус ин фабулис - легок на помине.
Сосновский ошибся. Протирая глаза, в гостиную вошел Олег. Он увидел людей за столом и надел очки. Заспанное лицо обрело свойственную ему деловитость.
- Доброе утро. Дежурили у больного? У врача отпуска не бывает? А я собираюсь на Красную речку, посмотреть самолет. Но дождь...
- Сходите в другой раз.
- Мне нужно.
- Нужно? - переспросил Мазин.
- Да. Я журналист - работаю в аэрофлотской многотиражке.
- О... Почти летчик, - заметил Сосновский.
Олег не среагировал на насмешку. Он был гораздо разговорчивее, чем вчера, и чувствовалась в его словах какая-то цель, задача.
- Иногда в форме принимают за летчика. Однажды сидел я в Батуми, в ресторане...
"Породистый парень, - думал Мазин, слушая Олега. - Ему должны идти форма: синий китель, фуражка... Но где я слышал его голос? Неужели? Сам подсказывает? Батуми, ресторан. Парень в ладном кителе и седой пожилой грузин". А он, Мазин, пьет цинандали и с удовольствием закусывает вкусной, острой зеленью. Зелень лежит на тарелке длинными пучками, и он берет ароматные стебли пальцами и откусывает маленькими кусочками, заедая кислое, холодное, веселящее вино. А рядом говорят громко, потому что выпили, слова доносятся резко, мешают спокойно сидеть и пить спокойно мешают. Громкие, отрывистые слова раздражают, не задерживаясь в мозгу. Не думал он тогда, что слова эти придется вспоминать.
"В прошлом году? Коньяк пили?"
"Армянский. Пьешь - и все становится ясно".
Но говорил он сумбурно. Говорил о самолете. Сбитом самолете!..
- Вы надеетесь, что это тот самый самолет?
- Какой самолет?.. - удивился Олег не очень убедительно.
Мазин не собирался выдавать себя за Вольфа Мессинга.
- О котором шла речь в ресторане. Я сидел за соседним столиком.
- Ну и совпадение! Вы все слышали?
- Бывает и похлестче, - ушел от вопроса Мазин, потому что запомнил из разговора немногое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49