Гаупткомиссар подавил желание прочесть их от корки до корки.
— Судя по всему, сестры Плазмы тоже нет в живых.
— Уже пятнадцать лет, — подтвердил Хафнер. — Самоубийство — она повесилась в этом самом доме. С тех пор у Плазмы не зафиксировано конфликтов с полицией из-за ночевок в неположенных местах. Мы узнали все это так поздно, потому что берег Неккара в Виблингене стал элитным. Из местных там теперь днем с огнем никого не сыщешь, только всякий сброд — ученые, юристы и прочие.
Момзен нервно передернул плечами.
— Вероятно, Плазма там и жил. — Штерн казался усталым. — Жрал сырых кур. Ни мебели, ни электричества. Теперь вся местность, разумеется, под наблюдением. Думаю, скоро он будет у нас в руках, но пока где-то бродит. Да, кстати, мы поинтересовались перемещением банковских средств Людевига. Ничего особенного не обнаружили.
Тойер рассеянно кивнул и раскрыл записную книжку на последней странице, которая выглядела самой новой.
ВРЕМЯ ПЛАЗМЫ НАЧАЛОСЬ УБИЙСТВО ОЧЕВИДНОЕ СМЕЩЕНИЕ ОЧЕВИДНОСТИ ВМЕСТО РЕГУЛИРОВАНИЯ ТЕПЕРЬ МЕСТО ДЛЯ РЕГУЛИРОВЩИКА СМЕЩЕНИЕ МЕСТ РЕГУЛИРУЕТСЯ ОДНОВРЕМЕННО С ЧЕРЕДУЮЩЕЙСЯ ПООЧЕРЕДНОЙ ПЛАЗМАТИЧЕСКОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬЮ ОБУСЛОВЛЕНА ОТМЕНА МЕСТ ОТМЕНЫ ОТМЕНА ТЕКСТА СТАНОВИТСЯ ТОГДА ПОДЛЕЖАЩИМ ОТМЕНЕ ПРАВИЛОМ УПЛОТНЕНИЕ ЛИНИЙ В ВЕРЕВКУ РЕЗКО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ВСЕ ЧТО НЕ ПЛАЗМА\par
— Как я догадываюсь, никто из вас не потрудился прочесть записи? — спросил он, обращаясь к овалу из столов.
— Что вы хотите там прочесть? — с удивленной улыбкой поинтересовался Момзен. — Ведь это набор слов, ни с чем не связанный. Потом вы можете передать их в собрание Принцхорна, ведь вы, гейдельбержцы, так им гордитесь.
Тойер (в свое время энтузиастка Хорнунг так и не смогла затащить его в этот музей) теперь возмущенно возвысил голос:
— Собрание Принцхорна — примечательная коллекция творчества душевнобольных. В этих произведениях, возможно, в самом деле содержатся ответы на многие загадки человеческой психики, поэтому в нашем городе их хранят и изучают.
Хафнер восхищенно уставился на шефа. Тойеру стало неловко при мысли, что его ребята теперь станут считать его еще и знатоком культуры, но Момзен все же заткнулся.
Паузу следовало использовать, ведь люди редко молчат.
— Что, если мы попробуем рассмотреть структуру текста? Вот, например: «Время плазмы началось. Убийство очевидное смещение очевидности… вместо регулирования теперь место для регулировщика». Итак, тут он, на мой взгляд, пишет, что убийство теперь действует там, где прежде действовало регулирование, то есть правило. Я не могу сказать, что это такая уж безумная мысль. «Смещение мест регулируется одновременно с чередующейся поочередной плазматической обусловленностью» — черта, то есть точка. Он опасался, что это новое регулирование влияет на все, что взаимообусловлено. И вот он продолжает: «обусловлена отмена мест отмены». Это может означать: то, что теперь наступило (предполагаю, речь идет о втором убийстве), ведет к тому, что места, где он что-то хранит, то есть его берлогу, нужно отменить, устранить. — К удовлетворению, что удалось извлечь из безумных строчек какой-то смысл, примешивалась неловкость, в которой Тойеру не хотелось признаваться. — Он поменял укрытие. Мы опоздали. «Отмена текста становится тогда подлежащим отмене правилом». Правило, которое он установил в своей безумной голове, а именно хранить свои тексты, больше не действует. Эти тексты были его жизненной целью, его идентичностью, и он от нее отказался. «Уплотнение линий в веревку». Точка. Вероятно, он видит и ощущает какие-то признаки наступления времени плазмы, а для него это должно означать апокалипсис. Он считает, что линии уплотняются в веревку. А для него это означает уход… — Тойер умолк и представил себе ужас, которому Гросройте сопротивлялся десятки лет, в изнеможении цепляясь за ассоциации. — «Резко заканчивается все, что не плазма». Такова его последняя фраза. А перед этим слово «веревка», в уже известной нам манере сочетать параллельные смыслы. Я могу предположить, что он где-нибудь повесится, если уже не повесился. Вспомните его сестру.
— Если бы вы с самого начала, — процедил Момзен с вызывающей усмешкой (мальчишка в самом деле осмелился их поучать), — энергично искали этого сумасшедшего болтуна, до серийных убийств не дошло бы!
— О серийных убийствах говорят лишь после трех жертв, — с невинным видом возразил Хафнер. — Это международная практика.
Момзен полностью игнорировал его слова, лишь помахал перед собой рукой, прогоняя дым.
— Я много о вас слышал, но все еще хуже, чем я думал! Один из первых свидетелей, — мальчишка кивнул на следственные материалы, — прямо назвал Плазму лицом, совершившим преступление. После убийства сумасшедший скрылся. Он спрятался! Он так боялся за свою безумную жизнь, что жрал сырых кур!..
— Да, он боялся! — проревел Тойер. — Он всю жизнь испытывал страх, немыслимый страх, такой, какого вы не смогли бы выдержать. Вот вы шустрите, стараетесь не рассердить никого из тех, кто мог бы причинить вам вред! Смотрите не промахнитесь с нами! В нас вы тоже нуждаетесь, дорогой студент, ведь мир состоит не только из иерархов… Между прочим, подозреваемый тоже человек, со своим именем, со своей жизнью. И вы не имеете права лишать его последних крох достоинства. Он — господин фон Гросройте, а тому, кто с этого момента назовет его Плазмой, я влеплю оплеуху. И только попробуйте мне выбросить слово «фон»!
— Ах вот как! Значит, я шустрю? — Момзен вскочил и бросился к старшему гаупткомиссару. Хафнер небрежно поднялся и швырнул мальчишку на стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93