Все затихло. Хрипло дыша, Тойер зажег свет.
Перед ним лежал на полу оглушенный Вольфганг Ратцер, студент теологии со времен динозавров, носитель баварских кожаных штанов, частный мистик, обуреваемый огромными амбициями, а теперь еще и правонарушитель, проникший в чужое жилье.
Комиссар прикинул, сильно ли он рискует, если быстро схватит свою одежду, и при виде кашляющего на полу человечка решил, что риск невелик.
— Вы сломали мне палец, — вопил Ратцер. — И ужасно сильно ударили в грудь.
Пока Тойер одевался, его, опытного полицейского, раскрывшего на своем веку не одно убийство, огорчало, что он даже не двинул этому идиоту в челюсть.
Ильдирим лежала в ванне. Бабетта с несчастным видом сидела на закрытой крышке унитаза. Затуманенным взором прокурор глядела на свои торчавшие из воды груди и, превозмогая смертельную усталость, вспоминала хит «Островок с двумя горами».
— Почему ты не сказала мне об этом? — Она пыталась сохранять ласковый тон, но получалось плохо. Разочарование, бессилие душили ее. Короче, она была почти как настоящая мать.
— У тебя так мало времени… — Девочка вот-вот расплачется, а Ильдирим, к своему стыду, не испытывала никакого сочувствия. — Я думала, ты рассердишься на меня. Ведь я должна сразу возвращаться домой после школы, а я сегодня еще погуляла. Я рассказала бы тебе завтра утром или даже сегодня вечером. Так уж получилось, что маме я сообщила об этом раньше.
Все верно. Ильдирим в этот вечер работала с документами, наспех поджарила яичницу и снова взялась за бумаги. В душе она была почти благодарна фрау Шёнтелер за опоздание.
— В следующий раз я поджарю прокурорские акты и сяду высиживать яйца, как любая глупая курица, — вздохнула она. — Так, повтори еще раз. В половине шестого ты еще шлялась в районе клиники.
— Тут вдруг появился он и протянул мне записку. Тогда я убежала. Домой.
Поеживаясь от холода, Ильдирим вылезла из ванны:
— Надо позвонить Тойеру, немедленно. Ты пять часов болталась по городу. Часто ты так делаешь?
— Иногда я забываю про время и не понимаю, что творится вокруг. Хожу словно под водой.
Голая Ильдирим постеснялась обнять девочку. У Бабетты таких преград не было.
— Сейчас ты думаешь, что я тебя не люблю, но это не так. Честное слово.
— Нет-нет, я так не считаю, — солгала приемная мать.
Ратцер со стоном пошевелился и сел на полу. Хозяин квартиры нарочно устроился повыше, в кресле. Из предосторожности он положил на колени оружие — попугать злоумышленника, но тот пребывал уже в таком состоянии, что и помыслить не мог о новом риске.
— Так, господин Ратцер, — твердо начал Тойер, хотя сам еще не оправился от шока. — В прошлом году мы задержали вас, когда вы бесцеремонно вторглись в наше расследование, утаили информацию и даже проникли в чужое жилище. Хотели покрасоваться перед всеми. Тогда вы сиганули из окна, и только случайность спасла вашу глупую жизнь — вы угодили на перголу. Завтра же пойду на Флорингассе и арестую владельца перголы. Ну, чем могу служить?
— Вы, циничный человек, у меня есть информация. — С искаженным от боли лицом Ратцер пощупал свои посиневшие пальцы. Он по-прежнему носил жалкую бородку клинышком, особенно дико смотревшуюся с зеленой вязаной безрукавкой поверх бело-красной клетчатой рубашки. Разумеется, на нем были и кожаные штаны с застежкой ниже колен. Наряд завершался немыслимыми в таком сочетании некогда белыми кроссовками на босу ногу.
— О Боге? — холодно поинтересовался Тойер.
— О Сатане! — корявый урод постепенно приходил в себя, к нему возвращалось его высокомерие. — О Брехте.
Тойеру начинало казаться, что сам он — шизофреническая фантазия шведской акушерки.
(«Господин Хельстрём, доктор, меня преследует ощущение, будто я толстый и никчемный немецкий полицейский… потом там есть еще один, который ужасно много пьет… и еще карлик, постоянно вламывающийся в чужие квартиры… и много других странных типов… Я совсем не могу заниматься моей профессией…»)
— …Так-так. У вас есть информация? Как же получается, что мелкий альпийский уродец влезает во всякое серьезное преступление, которое происходит в городе?
— Сейчас вы узнаете, о чем речь, даже если вам, как и многим почитателям посредственного, нравится издеваться над моим презрением к внешнему. Пускай даже вы меня застрелите. Ну давайте! — С наигранной храбростью нарушитель покоя выпятил хилую грудь:
— Стреляйте!
— Не мелите чушь! — вздохнул сыщик. — Или мелите, но уж тогда всю целиком!
Мистик был страшно доволен, что может снова участвовать в изгнании зла, и, почти что к досаде Тойера, его информация оказалась весьма важной. Брехт просадил на новом рынке акций не только собственные деньги. За столиком в «Круассане», где сидят биржевые игроки, «всегда позади, рядом с мужским туалетом», он был самым громогласным завсегдатаем и своими «стопроцентными советами» разорил немало наследников из Старого города.
— Я и сам пролетел на тридцать тысяч марок! — удрученно поведал теолог. — Все коту под хвост. Но больше всех погорел Голлер.
Тойер напрягся, припоминая, кто такой Голлер. Ну конечно, сосед Брехта снизу; по словам супруги, он весь вечер смотрел телевизор. Зазвонил телефон. Комиссар решил не отвлекаться.
— Я вот как себе это представляю… — В своем рвении гном забыл про боль и даже пустился в смелые рассуждения — мол, для Тойера неслыханная милость божья, что он знает его, Ратцера, и вообще… Так на чем он остановился? Ах да, Голлер потерял все. Скромный водитель автобуса был в целом, пожалуй, еще экзотичней, чем чокнутый теолог. Он доверил Брехту, когда ставки на бирже уже пошли вниз, фактически все свои сбережения, все деньги, которые он методично копил, после того как в конце восьмидесятых переселился с женой из Казахстана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93