— Гунтрам Нассман, пастор из церкви Святого Духа, найден убитым во дворе. Довольно сильно изувечен. — Они свернули во двор пасторского дома. — А самое странное то, что у него в кармане или в руке было письмо Рони. Во всяком случае, оно лежало рядом с его трупом.
— Письмо от убитой? — глупо переспросил Тойер.
Штерн кивнул.
— Я ничего не понимаю, — сообщил он.
Пасторский дом стоял на большом участке земли, что было большой редкостью в Старом городе с его теснотой. Там даже сложилась грубоватая поговорка: «Сосед примет льняное семя от запора, а у меня понос». Справа от основного здания находился недавно сооруженный павильон, вероятно, предназначенный для приходских мероприятий. Тойер не очень-то знал, чем занимаются пасторы при жизни, и сейчас складывалась не самая удобная ситуация для того, чтобы это выяснять. Да и представить себе это место в обычное время теперь, в возникшей суете, было нелегко. К сожалению. Ведь Тойер прежде всего старался мысленно переноситься в моменты, предшествовавшие преступлению, — это был его первый шаг в расследовании. Так что на сей раз то, что он не посещал церковь, оказалось его минусом.
Труп лежал под белой простыней возле ступеней, ведущих к порталу.
— Отпечатки подошв нашли? Снег может сослужить нам хорошую службу! — крикнул Тойер.
— Ничего мы не нашли, — вздохнул Лейдиг. — Снег начался лишь час назад. А следы, если и были, то их успели затоптать. — Он махнул рукой в сторону оттесненных зевак.
К гаупткомиссару подошел молодой полицейский:
— Вы хотите взглянуть на труп?
Тойер подумал: «Нет» — и утвердительно кивнул.
Череп был сильно деформирован. Наверху, над входной дверью, было распахнуто окно.
— Сброшен? — шепотом спросил Тойер.
— Череп раскололся. Возможно, от удара о камни. — Лейдиг произнес это холодно и спокойно. В таких вещах маменькин сыночек был наименее впечатлительным из всей группы. — Подождите, я сейчас посвечу.
Тойер махнул рукой, мол, не надо, но яркий конус уже выхватил из тьмы лужу крови и что-то белое.
Ильдирим сидела за кухонным столом и обливалась слезами: она резала лук.
— Можно, я помогу? — спросил Озгюр. — У нас в школе я ловко режу лук. На уроках домоводства.
Ильдирим помотала головой.
— Честное слово, клянусь.
— Озгюр… — Она смотрела мимо него, на свою Бабетту. Девочка похорошела, теперь ее уже не назовешь страшненькой, и это приятно. Румяные щечки, здоровый вид у малышки… Он трахает ее, молодой похотливый кобелек… Что ж, такой возраст… старшеклассник… Я и сама была старшеклассницей… я должна дать ему шанс. Засранцу этому.
— О'кей, Озгюр, — со стоном проговорила она. — Тогда почисти мне лук. Всю сетку.
— Эй, там ведь его много. Что вы собираетесь готовить?
— Луковый суп, — ядовито ответила прокурор. — Бабетта, мне нужно с тобой поговорить.
— Луковый суп, — смиренно повторил мальчишка. Зрелище получилось трогательное: парнишка, словно сошедший с обложки молодежного журнала «БРАВО», сидел за стареньким кухонным столом и — достаточно ловко — чистил злой лук. Ильдирим отвернулась и вытащила девочку из кухни.
— Он глуп, — прошипела она. — Неужели тебе не ясно, что он глуп?
Бабетта посмотрела на нее с нежностью и чуть ли не свысока:
— Я не собираюсь выходить за него замуж…
— Значит, ты согласна со мной, что он глупый?
— Но ведь я тоже такая же…
Приемная мать ничего не могла возразить. При всей любви у нее тоже были подобные подозрения — хотя в последнее время они почти исчезли… Может, все дело в любви, она ослепила ее? Родительская забота, беседы по душам, выговоры, конфликты, иногда доводившие ее до отчаяния, теперь казались ей выходом, спасением из водоворота вопросов и проблем.
— Короче, так нельзя себя вести. Твой дружок вернулся с каникул раньше времени, и ты поскорей смылась. А потом рассказала, что, оказывается, вы еще мешали Иоганнесу работать… В Старом городе…
— Это было случайно… и мы вовсе не мешали ему.
Ильдирим обняла смущенную девчушку и долго не отпускала ее, целую минуту. Бабетта молчала и, казалось, радовалась таким проявлениям нежности меньше прежнего. Потом украдкой поглядела на часы. Перехватив ее взгляд, приемная мать разжала руки и озабоченно спросила:
— Как ты относишься к нему, нормально? Я про Тойера…
— Да, вполне… Вообще-то он смешной… Похож на медведя, который чем-то обкурился…
До выяснения того, откуда у Бабетты такие наркотические аллегории и не кроется ли за ними ее собственный опыт, дело не дошло, так как Озгюр крикнул, что он уже почистил и мелко нарезал весь лук не только из первой сетки, но и из второй, которую взял в кладовке.
Полночь давно миновала. Тойер, предпоследний из сотрудников полиции «Гейдельберг-Центр», все еще сидел на работе. Самый последний сотрудник сидел напротив него: доктор Зельтманн, собственной персоной.
— Прочтите мне письмо Рони, господин Тойер. Тойер судорожно сжал копию записки, словно ученик, застигнутый врасплох учителем.
— Не надо считать, что это ваше частное дело, мой дорогой.
Могучий сыщик кивнул. Он был вынужден — к собственному удивлению — признать, что шеф прав.
— «Дорогой Несси…» — начал он.
— Несси? — истерично воскликнул Зельтманн.
— Должно быть, она так его называла. Вообще-то он Гунтрам Нассман.
— Пастор называется… Наше общество явно деградирует. Катится куда-то в пропасть… Господин Тойер, вы верите в Бога?
Тойер ничего не ответил, лишь задумчиво посмотрел на Зельтманна. А тот все больше углублялся в дебри демагогии. Половинки щегольских очков косо сидели на его сером лице.
— Бог теперь мыслим только в отчаянии и в тоске человека по Освенциму, — вещал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68