Все об этом знают. Канистры стояли там. Я выдавил ножом запор из доски. Вышло легко… Я решил кое-что сделать. Назло всем.
Комиссар вздохнул:
— И после этого ты поехал в Гейдельберг? В Старый город? Твои родители уже были тут у тебя?
Адмир потряс головой. Вероятно, ему было больно, но такие болваны обычно бывают выносливыми.
— Мать… она почти не говорит по-немецки. Она не знает, как сюда ехать. Может, ей объяснят соседи, кто-нибудь из них. Я не знаю.
— А отец?
— Они развелись. Он женился на другой. Но мне кажется, он скоро придет.
— Где он живет?
Молчание.
— Я хочу знать, где он живет. Слушай, Адмир, мне что, твою мать об этом спросить? Мы ведь можем сделать это через переводчика. Тебе это надо?
— В Гейдельберге, — тихо прошептал Адмир. — В Старом городе, прямо за Карлстор, социальное жилье. Там, возле Герренмюле, последняя дверь. Фамилия отца Зуберович, такая же, как у меня.
Тойер усмехнулся:
— Догадаться насчет фамилии дело несложное, под силу даже полиции. Ты иногда навещаешь отца?
— Иногда да. — Адмир разглядывал пол. Серый бетон с какими-то пятнами.
— В тот день ты тоже был у него?
Адмир сначала молчал, потом:
— Мы приехали в Германию в девяносто пятом году, из-за войны. Отец был в лагере, потом мы бежали. А после начались ссоры. Потом родилась сестра, а он нас бросил и теперь снова женился. Жена опять из Боснии, и она вкалывает, а он бездельничает…
Надо дать ему разговориться.
— Сначала мы жили в Неккауэр-Хайме.
— Знаю.
— Да, потом переехали в Фогельштанг, потом в Рейнау, потом в Неккарштадт.
— И ты каждый раз попадал в новую школу?
— Да, но я не… в общем…
— Ты не очень часто бывал в школе?
Адмир кивнул. Тойер взял в руки журнал про бодибилдинг и открыл его наугад.
— Ну-ка, Адмир, прочти мне что-нибудь.
Парень с испугом посмотрел на него:
— Зачем это?
— Ну, скажем так: я полицейский и хочу услышать, как ты читаешь.
Покорно, но растерянно Адмир уставился на строчки:
— Бицепсы… бицепсы можно разными метрами…
— Тут написано «различными методами», — перебил его Тойер. — Адмир, я говорил с твоим бывшим учителем немецкого.
— С каким из них? Они все педики…
— Ты не покупаешь газет и не читаешь их вообще. В Гейдельберг ты приехал, потому что хотел увидеть отца. Бедный парень. Так или иначе, но я точно знаю, что возле пасторского дома тебя тогда не было.
— Я там был, — слабо возразил Адмир. — Был там. Я все подписал. Возможно, я получу мягкое наказание как несовершеннолетний и тогда буду мыть машины «скорой помощи», и вообще… это я все сделал.
— Ты сидишь в камере предварительного заключения! — заорал комиссар. — Не думай, что тебе удастся легко отделаться. Ведь на тебе висят сейчас пять поджогов. А я говорю — не пять, а четыре!
Адмир молчал.
— Когда я гнался за тобой…
— На самокате…
— Заткнись… Когда я тебя преследовал, ты треснулся о фонарь. Но только левой стороной своей пустой башки. Я ведь видел!
Адмир помотал головой и повторил со слезами на глазах:
— Это я все сделал.
Тойер подождал продолжения, но не дождался. Через некоторое время надзиратель отпер дверь. Комиссар ушел.
— С кем вы хотите переговорить? — Мангеймский сотрудник сосредоточенно изучал содержимое бумажного стаканчика, который держал в руке.
— Мне нужен Петер Плац.
— По какому вопросу?
— По профессиональным делам.
— Кто вы по профессии?
Усатый и немного грубоватый сотрудник, похожий на Хафнера (гейдельбергскому комиссару ни за что нельзя рассказывать об этом, так как он испытывал к мангеймским коллегам неприязнь на грани паталогической), оторвал глаза от стаканчика и удостоил посетителя взглядом человека, поднявшегося на высокую гору и устало созерцающего суету жизни, мельтешащей где-то у подножия.
— Я, — пропел могучий сыщик, — полицейский. Старший гаупткомиссар Тойер из Гейдельберга. А вы ведь не старший гаупткомиссар, иначе не сидели бы тут, на входе, как последний болван.
Парень перепугался, так перепугался, что вмиг спустился с горы. И стал самим собой, обычным оденвальдским простофилей, надевшим полицейскую форму.
— Да, то-то я смекнул, что вы не простой посетитель, а вылитый гаупткомиссар. Господин гаупткомиссар, так это вы гнались за поджигателем на самокате?
Тойер промолчал. Парень молниеносно слинял из приемной.
В этой части Мангейма, в Неккарштадте, отделение полиции выглядело как обшарпанный филиал сберкассы, филиал сберкассы походил на киоск, а киосками назывались дыры, куда хотелось поскорее сунуть деньги и убраться подобру-поздорову.
Да, Тойер тоже испытывал некоторую неприязнь к этому прямолинейному городу, хотя понимал, что это ужасно глупо. Соседние почти слившиеся города упрекали друг друга во всевозможных грехах, зато все вместе ненавидели Штутгарт с его швабским правительством. Все страшно нелепо.
— Ах, господи, кого я вижу? Тойер! Какими судьбами? Что, проблемы, коллега?
Типичный мангеймец… Надо подтянуть живот…
Ильдирим поглядывала в окно кабинета, дожидаясь Бабетту. Они уговорились, что в полдень вместе сходят куда-нибудь поесть. Сегодня в городе что-то не ладилось с транспортом. В принципе это должно было заинтересовать ее как работника прокуратуры, но не заинтересовало, она давно не звонила и в школьный родительский комитет. Хотя мать, родительница — не данность, а сравнительно сложная работа. И винить окружающих проще, чем что-то делать самой.
Бабетта не появлялась. Ильдирим мрачно склонилась над очередным делом: некий ловкач ухитрился стать нежелательным лицом почти во всех окрестных ресторанчиках и пивных. Тем не менее он сумел совершить еще один «подвиг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68