Думать надо. Нельзя было на кустики, тут же рядышком. Болван ты.
- Что ни делает дурак, все он делает не так, - согласился Наум, справедливо полагая, что сейчас из-за спины вырастет Максим, и все проблемы будут решены. Но не тут то было - Максим взял на себя группу новых властей и пытался по возможности скрыть от неё факт ночного перепоя. "Придется общаться с народом" - Наум вытащил платок, вытер лицо и, наконец, поднял глаза на конкурента.
- Че пялишься? - огрызнулось создание, судя по одежке, бывшее женщиной, скорее - бабушкой лет шестидесяти пяти. Запойной такой старушкой - хохотушкой.
- Ладно, я пошел, ты извини, я не местный. Вот, - Наум протянул очередную смятую бумажку. Хорошо, ему объяснили - без мелких долларов ты в этой стране - никто. Без крупных, впрочем, тоже - но это он успел выяснить сам.
- Ой, не ври. Потому что я тебя знаю. А если бы с утра приняла, то точно бы узнала. А так - просто помню, - генеральша вокзальных помоек пристально взглянула ему в лицо. - Помню. Точно. Но назвать не смогу, - она несколько раз утвердительно покачала головой и выловила из урны относительно чистую бутылку. - Иди, не стой - день у меня сегодня хороший. Считай, пенсию получила с надбавкой. И премией, - старуха лихо подмигнула заплывшим глазом.
Наум отступил на полшага и лихорадочно перебрал в плохо слушающей памяти все знакомства такого рода. Со скидкой на возраст. Ничего подобного. Ничего подобного не могло быть у хорошего еврейского мальчика. Но, как ни странно, он тоже знал её. Может, им сейчас двоим принять по сто пятьдесят для очистки мозгов и заново познакомиться - хорошая мысль. И эта фотография облетела бы все газеты мира. В результате судна пришлось бы выносить за Галит. Если бы она вообще бы такое пережила.
Наум ещё раз взглянул на тетку... Неужели? Неужели? Не по своей воле... Он неловко приблизился к ней...
Максим, сдерживающий группу товарищей - господ, стал уже сильно нервничать. Ситуация выходила из-под контроля самым пошлым образом. Но кто бы мог подумать, что этому странному Чаплинскому не хватит братания с проводницей, а сразу, с разбега потянет к бомжующим элементам. Депутатский корпус взволнованно зашумел: "Мы не поняли, он хочет раздавать личные кредиты? Так почему же мы все неправильно оделись? Счас даст тетке на "мерседес" и видели мы его только". Да, ситуация выходила из-под контроля. Максим сделал предупреждающий жест - что-то среднее между "ша, ханурики" и "всем оставаться на своих местах", двинулся к Науму, оторвал его от бомжихи, и аккуратно направил к близкой к правительственным кругам "вольво". Чаплинский покорился, ни разу не обернулся и дал засунуть себя в машину. Кажется, обошлось.
А тетка возле урны делала ему какие - то знаки. Подпрыгивала, махала руками, грозила бутылкой и улыбалась беззубым ртом.
- Меня зовут Рая, - услышал Максим, захлопывая за собой дверцу.
- Какой хороший день. Какой замечательный день. А меня зовут Рая - это я точно помню, - женщина снова наклонилась над урной, брезгливо поморщилась и решила не доставать совсем уж заплеванную бутылку. "Пусть Митричу больше достанется" И так все хорошо. Она то думала - сейчас гнать начнут. Какая ж это её территория. Нет, не её. Она - пират. Она тут ворует у своих и чужих. Но и делится ведь. Всегда, если есть принесет - что ж ей самой много надо? Вот общение, компания - это оно, это то что нужно.
Жаль, что сейчас так плохо. Внутри горит, аж печет. Но с другой стороны - и хорошо. Может, сегодня Новый год? Рая обернулась и посмотрела на прохожих. В погоду она не верила. Теперь, после этой ядерной дыры, вообще не поймешь, где зима, где лето. Лично ей - так всегда холодно. Пальтишко на ватине - в самый раз. А другие - они чувствуют какой сезон. Мужики с чемоданами были кто в чем - в куртках, в сорочках, в плащах. Бабы - дуры - мы их пропускаем. Дети - лучше всего дети. Их берегут. Тут Рая почему-то заплакала и потеряла мысль. Присела возле урны и стала думать-припоминать.
Меня зовут Рая. А сегодня Новый год. Нет, дети ж ведь голые, в шапочках, но без перчаток. И трава местами зеленая и лист свежий на тополе держится. Значит, осень. Осень. Когда-то она знала про это дело много песен. А теперь уж и не поется. Пропила она свое счастье.
Рая поморщилась и удобнее примостилась у степы. Солнечный луч мягко щекотал когда-то выдающиеся, на кого-то похожие брови. Теперь Рая мало что помнила. Но знала о себе - умна. А иначе б не вспомнила бы она важное адресок, где выдают ей маленькую пенсию. Нет, она не наглеет. Но никто не знает, где и чем кончит. Стыдно, конечно, беспокоить хороших людей. Но помирать - тоже стыдно. Если до срока - это ж прямо самоубийство. Но она не наглеет.
А потому судьба к ней милостива. Даже очень. Вот раньше - жила в подвале. Давно. До революции. До какой революции - что-то понесло чужими мыслями. Ну, ладно - жила в подвале. Темно и сыро, но комнаты неплохие. Удобные. И под лестницей можно чего хочешь держать. Бутылки, например. Рая и тогда пила - а что? Пила! Да! Не так, конечно, дело молодое.
В подвале. А сейчас подвал сгодился - на контору. По нынешнему - офис. А ей что? Переехала на высоту - в чердак. Тепло, сухо, когда не дождь и не снег и тоже комнаты. Так не бесплатно ж переехала. И все в доме. А под лестницей держит свои бутылки. И народ конторский там тоже держит. Им не надо, а ей надо! Всем обоюдная выгода.
А те, бывает, не допьют - им с горлышка дня не видать. Молодежь! Что останется ей на утро! Нет, сегодня точно не Новый год - бутылок было бы больше. Сегодня просто сюрприз. Праздник такой. И было ведь все так просто - она туда шасть, а там стоит. Стоит родненькая, нераспечатанная, целехонькая, белехонькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109