- Жизнь половым путем не передается, - мне все ещё было смешно, а в таком состоянии меня легче убить, чем склонить к сожительству.
- Ничего, - он погладил меня по волосам, еще, и еще, и еще. Стоял себе и гладил, надеясь на мою сознательность и сексуальность. А я вспомнила академию, студента Джагоева, сон, в который приходил Михаил Сергеевич Горбачев, цены на рынке и щемящую нежность, которую я когда-то испытывала уже не помню к кому.
- Ничего, - согласилась я.
Тихо крякали часы, шумел холодильник, капала вода, Медленно проходила ночь. Я устала быть деревом и хотела стать женщиной. Я размякла и, наконец, опьянела, мысли стали тупыми и длинными, наворачивались одна на другую и таяли. Теплая ладонь Наума проникла под мой свитер одновременно с фразой, вдруг остановившейся в моем размякшем мозгу: "во мне очень много смерти".
- Нет! - вскрикнула я и метнулась к печке. - Нет!
Он вдруг закрыл лицо рукой, сильно, до красноты потер лоб и тихо произнес:
- Извините, Надя. Забылся. Давайте работать!
- Работать! - выкрикнула я. - А что? Может, тогда расскажите о записке Анны Семеновны, о том, как встречались с ней и как... убили? Где инсулин! Где, я вас спрашиваю?!!
Для женщины, которая чуть не упала прямо на ковре собственной кухни, я вела себя ещё не очень агрессивно.
- В аптеке, наверное? - растерянно сообщил он.
- Что в аптеке? Встречались? Когда? Зачем?
- Погодите, а откуда вы знаете о записке? Что, за мной тут до сих ведется наблюдение? Это нарушение прав человека, вы не находите? - он смотрел на меня серьезно и спокойно, как мистер Хайд на доктора Джекила. Умеют же мужики притворятся паиньками.
- А на маньяков не распространяется конвенция? Потому что они звери и хищники. В Израиле, выходит, уже наохотились. Тоже мне - полосатый рейс.
- И много людей читали Анину записку? - просил он, глядя в пол.
- Так, значит, вы все же были знакомы? И так близко? - что-то вроде ревности кольнуло меня в сердце.
- Да. Только очень давно. Еще до всего на свете.
Любят же евреи кичиться своим библейским происхождением. Этот вообще без ложной скромности возомнил себя Ноевым ковчегом.
- И что же она была вам должна? - быстро сориентировавшись в очередном смысле сказанного Анной Семеновной, спросила я.
- О, женщины, - выдохнул Чаплинский и загадочно улыбнулся. - И много вас, таких осведомленных?
- А много. Я, например, наша лаборантка Танечка и...
Оказалось, что осведомленных в денежных делах Анны Семеновны было не так уж много, как хотелось бы лично мне, "во мне очень много смерти".
- Значит, теперь и меня тоже - того? - поинтересовалась я своим ближайшим будущим.
Наум напрягся, набычился даже и хрустнул короткими толстыми пальцами. Ночь, обещавшая столько неожиданностей, заканчивалась серым нерадостным рассветом. Но видит Бог, я больше не могу спать с убийцами. Просто - не могу.
- Интервью опять не получилось, - ласково улыбнулся он. - Но спасибо.
- Было бы за что, - вежливо ответила я, понимая, что до образа журналистки, проведшей ночь с маньякам мне осталось буквально полшага и каких-то два часа. И что интересно, делает этот охранник Максим? В доле он, что ли?
- Выпьем? - предложил Наум, и мысль эта поразила своей блистательной новизной.
Сложилось, вообще-то суровое подозрение, что кто-то подбросил на мою жилплощадь дико заговоренного мака - отношение с мужчинами дальше дружеской попойки почему-то не заходили. Молчание, нагнетаемое Чаплинским, становилось каким-то ненатуральным и ничего хорошего не предвещало. Однако ряд позиционных преимуществ был все же на моей стороне: во-первых, страховка газетой, во-вторых, нож, который можно было всадить гостю в глаз и, наконец, ванная, где пару лет назад был поставлен убийственно сложный замок, позволяющий считать оную местом достаточно безопасным.
Почувствовав в себе интеллектуальные силы, равные лишь Чезаре Ломброзо, я мысленно рисовала картины, доведшие Наума до яростного желания безнаказанно убивать. Ясное дело, что ни один суд в мире не признает применение яда как действие, совершенное в состояние аффекта. Хотя для граждан нашей страны я потребовала бы снисхождения - мы немного погорячилась в начале века и все не можем наладить выпуск транквилизаторов, чтобы перестать агрессивно воспринимать окружающий нас мир... Аффект, растянутый на столетие - грандиозно, но не для предателя Чаплинского. Опущенные вниз уголки полных губ, прижившиеся на лбу глубокие морщины, глаза, отягощенные мечтой мешочника, все это вместе взятое свидетельствовало - Неме в детстве не додали ласки. Я, конечно, не волшебник, но на небольшой положительный опыт по сохранению собственной жизни все же способна.
- А давайте я вам помогу? Честно? А?
Он внимательно проследил за походом моих рук - я бережно прихватила стакан, отхлебнула, поставила на место, поправила волосы и вооружилась маленькой серебряной вилкой, чтобы закусить и ощущать небольшой перевес сил. Первая попытка увенчалась неудачей, потому что была сделана совершенно не в моем стиле.
- И было такое, чтобы я подвела какого-нибудь еврея, кроме Яши и то, потому, что он сам не зная, где тот стул, который выдержит его шило в одном месте...
- Что? - спросил Наум.
- Да, как же, - второй раз такое творение я повторить уже не смогу. Но облезшую и дохлую кошку пусть теперь жует Чаплинский. Так ему и надо.
- Ничего! А Аслану ваша диаспора поможет?
- Да, - он кивнул и улыбнулся. - И шо тут сложного, если он будет немножко академиком?
Вот же брехло, извиняюсь за дворовые замашки. То же мне "деньги, кредиты", а туда же - ученый с ухом моченым. Мода у нас такая пошла: когда денег сделалось столько, что в карман не лезут кредитные карточки, а ключи от именных сейфов все время теряются на городском ставке, наши отцы основатели оказались на распутье - кто
во власть, кто в за рубеж, а кто - в почетные члены и проповедники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109