Чувство большого местного патриотизма охватило его до такой степени, что задумка нового полотна "сеятель раздора "обрела реальные черты выставочной композиции.
- Иди, - выдохнул Чаплинский с удивлением уставившись на заголовок. Иди , я пока почитаю.
- Есть, - Максим щелкнул кроссовками осторожно прикрыл за собой дверь номера. Но на всякий случай присел тут же, рядом на дежурный кожаный стульчик.
На первой полосе газеты, которая явно гордилась призывно красным названием "Рекламный экспресс" и не обращала внимания на недостатки полиграфического исполнения было скромно помещен заголовок "Месть - это блюдо, которое подают холодным. Господин Ч. предпочитает бомбы. Читайте информацию нашего автора на седьмой странице". Наум хмыкнул и на всякий случай налил себе водки - помирать, так с музыкой. Или как говорили раньше его друзья по расшатыванию системы - с утра не выпил - день пропал. На седьмой странице между яростным призывом покупать унитазы у фирм "Мастер Вася" и тут же худеть от лекарственного чая "доктор Саша" Чаплинский обнаружил маленькую заметку, которая сообщала, что в городе находится опасный маниакально настроенный приезжий, который сводит с народом старые счеты с помощью бейсбольной биты и хитроумных лекарственных средств типа бальзама Битнера, а в случае отказа пострадавших принимать его правила игры подкладывает оным бомбу под саму дверь их жилища. Автор предлагал "сдвинуть наши ряды и не употреблять ничего ни внутрь ни снаружи, не посоветовавшись со службой информации МВД области". Наум Чаплинский перечитал заметку ещё раз , пытаясь увидеть в ней глубокий скрытый смысл так неудачно вынесенный на первую полосу. Странное дело - но никакого подвоха, кроме обычных выбрыков общества потребителей он почему - то здесь не нашел...
Но может быть он просто слишком долго не был в этой стране.
- Максим! - зычно крикнул Наум, напоминая себе свою славную худую и крикливую жену Галит. - Максим! - с кем поведешься от того и наберешься, страсть по шумному образу жизни снова давала о себе знать.
- Это что? - спросил Наум, когда Максим аккуратно подпер своим телом дверной косяк . - Это та пресса, которой ты морочил мне голову все утро? Так чтоб ты знал я не пью бальзам Битнера и не играю в бейсбол!
- Это предупреждение , - вяло отозвался продвинутый в вопросах интриг телохранитель. - Дальше последуют условия...
- Какие условия? А если я не соглашусь? то что? Что? - Науму было даже смешно. Нелепая пачкающая руки газетенка претендовала на лавры Нью-Йорк таймс.
- Да вы не волнуйтесь. Сейчас позвонят и все скажут. А бомба это здорово. По - народнически, - одобрил позицию шефа он.
- Бред, - констатировал Чаплинский и тяжело покидая належанную постель направился в ванную.
- А может это любовь? - спросил ему прямо в спину Максим, предпочитая из деликатности сохранять пионерское расстояние.
- В смысле..., - начал было Чаплинский не оборачиваясь.
- В смысле ваша Крылова. А что, есть другая? Ну вы даете...
- Вон отсюда, щенок, - взвизгнул Чаплинский и завертелся на месте, как ужаленный сразу в несколько уязвимых мест. Он терпеть не мог всякого хамства и панибратства. Он и так слишком со многим смирился в этой затюканной родине. Он и так очень страдает без протертых супчиков, которые ему там в сущности там, в Израиле, надоели до черта. Но лезть в душу! Вон! Я сказал , чтобы духу твоего...
В незапертую дверь номера негромко постучали и длинный жесткий нос портье пересек границы частного владения: "Наум Леонидович! К вам посетители. Из мэрии. Будите принимать? Или что им сказать? Или пусть подождут?"
Чаплинский с ненавистью посмотрел на Максима и тот, понимая немой вопрос, утвердительно кивнул." Значит уже условия, интересно. - пробормотал Чаплинский и милостиво разрешил посетителям ждать 30 минут". Наум теперь уже вежливо попросил Максима выйти. Ему нужно было подумать. Потому что где-то он все-таки проволокся, если это, конечно, банальный шантаж. Хотя кто шляпу украл, тот и тетку пришил. Если бы это дразнилась Крылова, она звонила бы первая, а так - великосветски приехали. И из самой мерии, которая, видимо, газетенку эту и субсидировала. Что же - в Израиле тоже были такие издания - для пятерых читателей, включая редакцию, шантажиста и жертву.
Жизнь хороша. Только больно. И коротко. По утрам особенно плохо. Но теперь Наум уже не боялся стать наркоманом. Такие мучения не могут вызывать ни зависимости ни привыкания. По большому счету - просто не успеют. Он сделал себе инъекцию и подумал о шприце. Выбросить? Спрятать в чемодане ? Или тут все уже давно и хорошо посмотрели любимые сердцу соглядатаи?
А впрочем, ничего страшного - все мы живем на свободе до тех пор, пока есть дело, которое надо закончить. Наум вздохнул и потер ладонями виски. Еще пять минут, и он будет как новенький.
В холле гостиницы дружно нудились большие люди, старые знакомые, просто молодцы. Сливятин и Федоров старались не смотреть друг на друга. Они нервно ждали пожевывая "орбит", без которого в приличное иностранное общество идти было стыдно. Почему-то запах перегара за границей считался несолидным. А насколько Нема уже стал иностранцем никто из них не знал.
Вопреки собственному предубеждению против родной техники Наум спустился в лифте. Ему просто неохота было передвигать ногами и рассчитывать в случае чего на этого слишком проницательного Максима.
- Привет, - сказал Чаплинский сидящим и предоставил свою пухлую руку для неопределенных братских пожатий.
- Есть дело, - с места в карьер начал Сливятин. - Надо поговорить.
- Слушаю, - Наум сделал большие умные глаза, и дурносмех Федоров хмыкнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109