«Белый дьявол», который идет убивать других «белых дьяволов»… Что-то в этом роде.
Улица идет в гору, и я, отдуваясь, ковыляю по замусоренному тротуару. Повсюду разбросаны пустые пятидолларовые пакетики из-под крэка. Возле фальшивого бакалейного ларька, где на самом деле идет торговля наркотиками, собралось несколько мужчин и женщин. Прохожу мимо магазинчика «99 центов», мимо лавки, где продаются светильники и электрические лампочки… Дети в куртках из искусственного меха перекидываются баскетбольным мячом. Бесплатная муниципальная школа на углу оборудована железными ставнями на случай расовых волнений и революций.
А вот и моя 123-я улица. Она нисколько не изменилась. Дэнни-Алкаш еще жив и продолжает пить (первое удивительно, второе – нисколько). Он и его собутыльник Винни сидят на крыльце и глазеют на черных девочек из католической школы. Остановившись, я разглядываю панораму великого города и вдыхаю прохладный осенний воздух. Понемногу силы начинают возвращаться ко мне, а силы мне нужны, чтобы осуществить задуманное.
Но если моему телу еще только предстоит вернуть себе прежнюю форму, то мысленно я уже созрел для выполнения плана. Я знаю, есть люди, которые побеждают в себе жажду мести; есть люди, которые говорят – тот, кто полюбил своего врага, сделал ему стократ больнее, а некоторые и вовсе утверждают, будто разорвать цепь насилия значит обрести дорогу к счастью. Но я не стремлюсь к духовному совершенству. И счастье мне тоже не нужно. Нет.
Я сплюнул. Дверь по-прежнему была сломана. Я толкнул ее и спустился в подвал.
Жена Ратко, дебелая, светлокожая, метала на стол одно блюдо за другим, надеясь хоть таким способом заставить нас молчать. Английского она совсем не знала и относилась с крайним подозрением ко всему, что говорил мне Ратко. Она боялась, что он может сравнивать ее со своей любовницей, жившей в соседнем доме, или даже советоваться, не сообщить ли в иммиграционную службу о более чем сомнительном гражданском статусе миссис Ялович. Отправить жену назад, в раздираемую войной Югославию, – для Ратко это был, пожалуй, лучший способ избавиться от законной половины.
Колбаса, которую она нам подавала, была не-прожарена и так и сочилась кровью. Я не сомневался, что это что-то вроде мести, но Ратко уплетал ее с завидным аппетитом, так что не исключено было, что это какое-то сербское блюдо. Несколько привычнее выглядела разваренная картошка и пирожки с почками, приготовленные на медленном огне. На сладкое жена Ратко готовила то хлебный пудинг, то бисквиты, то непропеченный шоколадный кекс, до того тяжелый, что он придавливал тебя к стулу. Сам Ратко щедрой рукой подливал мне водку и неуклюже намекал, хорошо бы вечер этот оказался последним и, учитывая все обстоятельства, оставаться мне у него долее неудобно. В своей квартире Ратко отвел мне место в кладовке, так как в единственной свободной комнате жила собака. Поначалу я попытался поселиться вместе с ней, но она начала выть и всячески донимать все семейство. В принципе, я ничего не имею против собак, но если хочешь, чтобы голова варила как следует, нужно, чтобы последняя и отдыхала как следует; поэтому в конце концов я уступил комнату псу. Кладовка была крохотной и душной, но я высыпался даже лучше, чем какой-нибудь прославленный адепт дзен в своей монастырской келье.
Когда мы с Ратко говорили в первый раз, он сообщил мне хорошие и плохие новости, а также кое-какую любопытную информацию. Информация эта была следующая: через неделю после нашего отъезда в Мексику к Ратко явился Лучик. Он расплатился с ним за квартиру, которую я занимал, присовокупив, что Темному она больше не понадобится. Я всегда нравился Ратко, мы с ним были друзьями, поэтому он ненароком поинтересовался, что со мной случилось, на что Лучик ответил, что я, мол, навсегда вернулся в Ирландию. И все это произошло ровно через неделю после нашего отъезда! Плохие новости заключались в том, что Лучик приходил к Ратко в сопровождении какого-то кучерявого блондина, который забрал мой чертов телик, радиоприемник и рюкзак с разными мелочами. Остатки моего имущества Ратко продал за двадцать баксов жильцу из квартиры напротив. Хорошие же новости состояли в том, что он выудил из мусора и сохранил мои водительские права, карточку социального страхования и кредитку, полагая, что я могу позвонить или написать ему (из Ирландии) и потребовать их назад. На кредитке у меня лежало что-то около сотни баксов. Я получил их в банкомате и отдал Ратко за еду и ночлег.
Мы завтракаем.
На столе – тосты, колбаса, яйца, поджаренный черный хлеб, водка, кофе.
Жена Ратко просит Ратко спросить у меня, что случилось с моей ногой и что вообще со мной стряслось, но в ответ я лишь многозначительно смотрю на него. Мы говорим о последних спортивных новостях, о косоварах, о Тито и о том, почему Загреб красивый город, а Белград – нет (все дело, я полагаю, в сотрудничестве с оккупантами).
Да, и, конечно, мы говорим о футболе. У команды Северной Ирландии нет шансов пробиться в финал Кубка мира, но я могу утешаться успехами восемьдесят второго и восемьдесят шестого годов. Что станет теперь со сборной Югославии – бог весть.
– Сильнейшая на Балканах команда превратится теперь в шесть или даже восемь национальных сборных, – печально говорит Ратко.
Некоторое время мы жуем тосты и пьем кофе.
– Скажи, дружище Майкл, как ты вообще себя чувствуешь? – спрашивает он после блюда, в котором я после некоторых колебаний опознаю кровяную колбасу.
– Вообще? – уточняю я.
– Да, вообще. В целом.
– В целом – неплохо, хотя иногда мне мерещатся толпы живых мертвецов, которые идут сюда через мост Трайборо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144