Рабочие Линкольншира просто обожали малыша, и частенько кто-нибудь из них брал его из самодельной кроватки, которую Тресси, работая, всегда держала рядом с собой. Порой во время обеда малыш путешествовал по всей столовой, переходя из одних натруженных рук в другие. Приемная мать вскорости привыкла не беспокоиться о нем, да и когда? Ей нужно было готовить обильные трапезы, стоившие по доллару с человека.На прииске собрались люди, которым так и не удалось застолбить собственные участки. Они охотно трудились за жалованье – шесть долларов золотом в день. Здесь по рукам ходили монеты по двенадцать с половиной центов, их любовно называли «грошиками». Кружка пива в салуне стоила один грошик, и эта цена считалась вполне умеренной. Старатели, трудившиеся на собственных участках, добывали в день золота примерно на полторы сотни долларов, и столько же ежедневно добывал каждый рабочий прииска. Львиная доля добычи, как это заведено в мире, доставалась хозяину.Тресси не должна была собирать плату за кормежку. В ее обязанности входило лишь готовить, накрывать на стол да мыть посуду. У Линкольншира имелся бухгалтер – он-то и ведал сбором платы за жилье и стол. Прииск, по сути, был уже сам по себе небольшим городом. Рабочие платили по доллару за жилье, по два доллара за питание, и в итоге от их заработной платы оставался пшик. Цены в этих краях были высоки, и разбогатеть мог лишь тот, кто мыл золото сам, на свой страх и риск.Все это Тресси узнала в первую же неделю работы на кухне. Узнала она также, какое это тяжкое и неблагодарное занятие – трижды в день кормить досыта двадцать, а то и тридцать дюжих мужчин. Вот уж кто не жаловался на аппетит! Тресси едва успевала помыть посуду после завтрака, а уже нужно было приниматься за обед, да и до ужина было недалеко. Вскоре она научилась кое-каким приемам, облегчавшим труд стряпухи, – к примеру, варить с утра картошку на весь день или заготовить бобов на два дня в огромном чугунном котле и на ночь оставить его кипеть на небольшом огне. Это действительно оказалась адова работа. И тем не менее Тресси была довольна своей участью. Она не должна была торговать своим телом.Линкольншир не брал с нее платы за жилье и стол, и вскоре у Тресси скопился недурной запасец золотого песка. Она хранила свои сбережения в кисете из оленьей кожи, который когда-то сшил для нее Рид Бэннон. Тратить свое жалованье в городе у нее почти не было времени. Тресси работала всю неделю без отдыха. Рабочие по воскресеньям получали выходной, но все же им полагалась кормежка. Правда, многие из них исчезали с прииска еще в субботу вечером и появлялись только в понедельник утром. Эти искали нехитрых развлечений в городе, плясали с девушками Розы в «Золотом Солнце» либо играли в карты в «Толстом Осле». Некоторые тратили свой заработок на ласки продажных девиц.С вершины горы, на которой располагался прииск, Тресси с благоговейным восторгом следила за тем, как стремительно разрастается город. Скоро каменных домов в нем было уже больше, чем деревянных, а уж сколько развелось всяческих заведений – и парикмахерские с купальнями, и больница, и даже китайская прачечная, где золото добывали из грязной мыльной воды. Хотя Тресси редко бывала в городе, она неизменно узнавала все новости: рабочие прииска любили посплетничать, особенно за столом.Иногда из города приносили номера первой в Вирджинии газеты – «Монтана пост». Как-то в декабре Тресси с восторгом узнала, что в городе будет гастролировать самый что ни на есть настоящий театр, представят пьесу под названием «Слабый духом не покорит женского сердца», а также многое другое. Для самой Тресси это было недоступное развлечение, но Роза, навестив ее, как обычно, рассказала о представлении во всех подробностях.В этот день белокурая подружка Тресси выбралась из коляски, изящно подобрав пышные яркие юбки, и направилась прямиком под кухонный навес. Там Роза взяла на руки Калеба, сидевшего в своей самодельной кроватке, и устроилась поудобнее, чтобы вдоволь поболтать.– Ох, Тресси, как жалко, что тебя там не было! В жизни не видала столько ротозеев. Театр был так набит, что не протолкнешься. Люди топали ногами, кричали, хохотали и плакали – по ходу пьесы, само собой. Все было, как в самом настоящем городе, ну разве что чуточку погрубее. После представления актеры пели забавные песенки, и еще, Тресси, играл оркестр, настоящий оркестр. Восхитительно!Калеб ухватил беззубым ротиком палец Розы и заурчал от удовольствия.С обожанием глянув на него, Тресси улыбнулась подруге:– Неужели там и вправду был весь город?– Слава богу, не весь. Кое-кого мои девочки все же завлекли в «Золотое Солнце», а я сама, конечно же, была в театре вместе с Джарредом. Но послушай, весь город там бы и не поместился. Говорят, что население Вирджинии достигло уже почти что десяти тысяч. Представляешь, Тресси? Десять тысяч душ в этакой глуши!Тресси недоверчиво покачала головой.– Но больше всего, – продолжала Роза, – меня изумляет то, что все, как один, намерены остаться здесь на зиму. Я-то думала закрыть «Золотое Солнце» до весны, а смотри-ка – на дворе уже декабрь, холодно, как, господи прости, в последнем кругу ада, а у нас в салуне все так же полно народу. Не знаю, как ты, но я все же предпочла бы местечко потеплее.Она усадила Калеба на колено и принялась щекотать. Она веселилась от души, глядя на его забавные гримаски. А потом вдруг сказала:– Может быть, я на зиму уеду в Сент-Луис. Тресси огорчилась не на шутку. Роза Ланг была ее единственной подругой. До чего же грустно будет лишиться на всю зиму ее воскресных визитов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101