Любовью? Сабрина так и не поняла, что так поразило ее: то ли это слово, то ли то, что она ощутила губы на соске. Это не любовь, увещевала себя она. Это чувственный голод. Она и сама удовлетворяла какую-то неукротимую страсть, захлестнувшую ее и влекущую к немедленному завершению.
Рот его был горяч и влажен. И она прильнула к нему, упиваясь и пробуя языком, в жажде узнать его лучше, ближе… А пальцы уже осмелели и начали осваивать его грудь, с любопытством гладя налитые мышцы мужского тела.
И его, и ее рубашки были расстегнуты. Она была открыта солнцу и его взгляду. Коултер чуть отодвинулся и выдохнул:
– Женщина, твоя грудь великолепна. Что, к дьяволу, заставляет тебя прятать такое сокровище?
– Но мне никогда раньше и не хотелось кому-то дарить его. Проще скрывать.
Коултер взял несколько прядей ее волос и разбросал их на груди, слегка поигрывая ими, щекоча соски и наблюдая, как они набухают в ответ.
– Твои соски, как вишни, что росли у нас за амбаром, такие же спелые и соблазнительные. Я так хочу увидеть всю тебя. Пожалуйста!
– Я такая высокая и нескладная… – запротестовала она. – Не то что Изабелла и Лорин.
– Ты совсем не похожа на них. Ты как оранжевый рассвет на сером небе. Ты лед и пламя, Сабрина, и я схожу с ума от желания!
Он расстегнул ремень, снял с нее брюки и шерстяное белье. Его пальцы, а вслед за ними губы, касались ее тела. И она задрожала, но не от холода, а от желания.
– Ты замерзла, – сказал он.
– Да. Нет. Я уже и сама не знаю. – Дрожь не прекращалась. – Но что бы я ни испытывала, ты тоже почувствуешь это, – пообещала она.
Коултер помог ей раздеться. Инстинктивно она раздвинула ноги, чтобы он поудобнее устроился у влажного тепла ее лона.
– Ну же, Коултер!
Она не скрывала своего нетерпения и приподнялась ему навстречу. Но и этого было недостаточно. Он вновь втянул губами ее сосок, смакуя и покусывая, как будто хотел высосать пламя, которое сжигало ее изнутри.
Он заскользил вверх и вниз вдоль ее влажной ложбинки. Пальцы Сабрины впились в его спину, одеяло соскользнуло. Он приподнялся над ней, дразня ее прикосновением своего члена. Она взглянула вниз, чтобы рассмотреть его восставшую плоть. И такое было в нем величие, что страсть еще больше опалила ее. Ни один мужчина прежде не заинтересовал ее, и теперь она знала почему. Кто из них мог сравниться с Коултером? Это его она ждала всю жизнь.
Щеки ее покрылись густым румянцем, глаза горели, кожа блестела. Он ухватил прядь ее волос и отвел голову назад, чтобы вновь завладеть ее ртом, яростно, безо всякого удержу. Уж если этому суждено случиться, он отдаст этой умопомрачительной женщине все, что в силах дать ей.
– Я пытался отговорить тебя, – простонал он. – А теперь пути назад нет.
– Я это делаю не по приказу.
– Будь по-твоему. – Он обхватил ее бархатистые бедра и приподнял их. С могучим поднятым копьем, нацеленным на ложбинку меж бедер, он на мгновение застыл, словно увековечивая последнее мгновение, когда еще не поздно прекратить это безумие, хотя в душе знал, что это выше его сил, все равно, что перестать дышать.
– Я хочу внутрь к тебе! – крикнул он и нырнул в ее обжигающее лоно. Оба были опалены. Коултер почувствовал, как она вскрикнула, когда плева поддалась натиску, но тут же ответила порывом на порыв, пока он продвигался до самых глубин ее женской сути. И как же она была восхитительна и горяча! И вдруг словно гора свалилась с плеч. Он был свободен! Он чувствовал то, что она так щедро дарила, и дарил в ответ. Встретились двое равных, соединились, стали на какие-то мгновения единым целым.
Словно лава вулкана, опалили их эти минуты единения. Он излился в нее горячим, блаженным потоком. Их дыхание слилось в единый стон блаженства.
Он лег с ней рядом, обняв ее голову и прижавшись к ней всем телом, как будто все еще не мог оторваться. Долго они лежали обнявшись, дыша порывисто и глубоко, потом чуть спокойнее, приходя в себя от подаренных им волшебных минут слияния.
Но тут же Коултера охватило сомнение и… сожаление. Что же он натворил? Это же все равно, что открыть птичью клетку, разрешив птицам изведать свободу и счастье полета. Птицам трудно вернуться в клетку, а их прежний мир рухнул навсегда. Сабрина и он испили из колдовской чаши любви, и это было намного прекраснее, чем он думал. Как же он скажет теперь ей, ставшей с ним женщиной, что это больше никогда не повторится?
Сабрина повела плечами и вздохнула:
– Я словно масло. Нет, мед. Теплый, размягченный мед.
И тело Коултера мгновенно среагировало на этот образ. Его плоть снова стала твердой, и снова его как магнитом потянуло к телу Сабрины. Он застонал и сжал руки в кулаки.
– Я что-то сказала не так? – испугалась Сабрина и приподнялась, чуть наклонившись вперед. – Я же ничего об этом не знаю. Может, женщинам не положено откровенничать об этом?
– Нет, ты не сказала ничего ужасного, – выдавил он из себя.
– Тогда почему ты сердишься?
– Я не сержусь.
Но он сердился. На себя. Отведав запретного плода, он как змей-искуситель из садов Эдема вовсе не желал оттуда убираться.
Сабрина с любопытством изучала его лицо и грудь, запоминая свои ощущения, чтобы хранить их долго-долго.
– Кажется, тебе больно. Как жаль, что ты не испытал того же, что и я. Твоя мама поцеловала бы, где болит, и все бы сразу прошло.
Она начала сдвигать одеяло.
– Адское пламя, женщина! – Он дернул одеяло на себя.
– Разве ты не хочешь, чтобы я посмотрела на тебя? Ты такой безобразный внизу?
– Нет! Да! Я страшен, как сам грех. Грех! Понимаешь, Сабрина? То, чем мы занимались – грех!
– Ну нет! – прошептала она, целуя его маленький сосок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84