Я слышать об этом не хочу!
Дженни закрыла ему рот ладонью. Воображение слишком живо рисовало ей Майкла в обнимку с другой женщиной, боль раздирала ее, рвала на части изнутри.
– Но это правда, – возразил он, резко отстраняя от губ ее руку. – Я вел себя как вонючий ублюдок, Дженни, а платить пришлось Кину.
Он все не отпускал ее руку, держал ее в ледяном плену своих стиснутых пальцев.
– Но я тоже был наказан. Той ночью Брук забеременела от меня. Я ее не любил, никогда не любил, но я сделал ей ребенка. Поэтому женился на ней, и хотел научиться любить ее, и отчаянно ждал рождения малыша, который вернул бы смысл моей жизни, давно ставшей грязным фарсом.
Он так сжал ей руку, что все косточки склеились, но Дженни терпела. Она не хотела отстраняться, зная, что ему сейчас нестерпимо больно, и радуясь, что может разделить его боль. Про ребенка ей известно не было, и она подумала, а не соврала ли Брук Майклу, чтобы женить его на себе?
– Она была уже на шестом месяце, когда в ее машину врезался грузовик. Погибли все: шофер грузовика, Брук, – Майкл застонал, закинув голову; лунный свет влажно блеснул на его длинных темных ресницах, – и мой сын.
У Дженни брызнули слезы, она попыталась вздохнуть – и не смогла. Она без слов молила Брук о прощении за то, что плохо подумала о ней; она молила сама не знала кого, чтобы ей стало хоть чуточку легче и чтобы Майкл так не мучился.
– Господи, Майкл, – прошептала она, гладя его по щеке. Пальцы нащупали мокрую дорожку.
Майкл открыл глаза и потерянно взглянул на нее.
– Видишь, Дженни, я заплатил. Понимаю, это не больше того, что я заслуживаю, но хочу, чтобы ты знала: я заплатил за смерть Кина. И продолжаю платить, как и ты, и твоя семья, и Клер. Значит, еще мало…
– Тссс, – упрашивала она, убирая ему, волосы с пылающего лба, – хватит. Даже слишком.
– Нет, – возражал он, но Дженни поцелуем заставила его замолчать.
Она вовсе не хотела раздразнить его желания. Наоборот – утешить, успокоить, простить. Но стоило только ей коснуться губами его губ, как она почувствовала, что, кроме сострадания, ею движет еще что-то неодолимо плотское, а тихий голос нашептывал ей: так души находят друг друга через телесное прикосновение, и тогда физическая близость превращается в благословенную любовь.
Дженни долго наслаждалась новым ощущением, потом тихо отстранилась.
– Майкл, – торжественно произнесла она, – все, твоей боли больше нет.
Он только молча покачал головой, но его недоверчивые глаза не отрывались от ее лица, словно что-то в нем могло заставить поверить ей.
– Да, – сказала она, – и теперь пришло время лечить друг друга.
Губы Майкла дрогнули.
– Ничего не выйдет.
– Выйдет. – Дженни шире открыла глаза, чтобы он мог заглянуть ей прямо в душу. – Только ты люби меня.
Волна крупной дрожи прошла по всему телу Майкла, от щеки, к которой прижималась ладонь Дженни, до ног – Дженни сквозь ткань одежды чувствовала их близкое тепло.
– Дженни…
– Пожалуйста, – прошептала она, – я так давно тебя люблю. – Она запустила пальцы в его вьющиеся волосы. – Ох, Майкл, зачем ты встречался с Брук? Ведь я уже тогда была бы твоей, если бы ты захотел.
– Знаю, – хрипло ответил он. – Но, Дженни, тебе было семнадцать лет. Совсем девочка. – Он легко коснулся ее подбородка. – Хоть я и плохой, но не настолько, чтобы совращать невинных детей.
– Так возьми меня теперь, – шепнула она, – я уже не ребенок.
Он сдержал улыбку, провел пальцами по ее подбородку, по горлу, вниз к ключичной ямке, где бешено, бился пульс.
– Знаю, – повторил он. Его рука, не останавливаясь, спускалась ниже, и Дженни затрепетала от нетерпения.
«Возьми меня, – звала Дженни без слов, молча, всем телом. Она закрыла глаза, закинула голову в томительном ожидании. – Возьми же!..»
Но Майкл не спешил. Он накрыл ладонью выступающий бугорок ключицы, ловя биение ее сердца, ища ответа в его стремительном галопе.
– Не знаю, смогу ли я быть с тобой так, как ты хочешь, Дженни, – невнятной скороговоркой произнес он. – Мне это трудно. После Брук… после Кина.
Что он втолковывал ей? Конечно, он не мог отрицать свою мужскую силу. Для таких предположений было уже слишком поздно: Дженни знала, ощущала, как он желает ее, и от напора его страсти у нее кружилась голова.
Значит, дело в чем-то еще. Но в чем? Дженни открыла глаза, зная, что в них он прочтет ее нежный зов. Что могли значить слова в новом, чудесном мире, который они с Майклом уже готовы были открыть для себя? Почему он этого не понимает?
– Должен разочаровать тебя, – между тем медленно говорил Майкл, – я не смогу… полностью забыться, понимаешь? Я ничего не почувствую. Странная штука вина, Дженни. Она мешает.
– Только не сегодня, – тихо ответила Дженни, кладя его руку себе на грудь. – Сегодня ничто не может встать между нами.
Майклу очень хотелось верить в это. Но лишь только его ладонь ощутила теплую тяжесть груди Дженни, все застыло у него внутри. Мозг отказывался принимать нервные импульсы; так влюбленный, которого долго отвергали, рано или поздно внушает себе, что он никого не любит.
Раньше он умел любить, умел наслаждаться. Надо вспомнить, надо найти путь назад. Сегодня ночью, с Дженни, ему никак нельзя быть неживым.
Деревянными пальцами Майкл расстегнул на ней платье. Ее кожа отливала жемчугом в свете луны, грудь часто вздымалась. Он протянул к ней руки, вот уже под ладонями затвердели бугорки сосков; он знал, что Дженни дрожит от его прикосновений, но сам не чувствовал ничего. Он видел, как жаркие волны захлестывают Дженни, понимал, как необходимо ему сейчас качаться на этих волнах, вместе с ней, однако, полный безнадежной тоски, оставался на берегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44