Мышцы Майкла каменели от отчаянного напряжения. Странно, физически он был как нельзя более готов к соитию и сознавал, что немедленно может овладеть Дженни, войти в нее с такой силой, которая заставит ее кричать от наслаждения, пробыть с ней сколько угодно, удовлетворить ее желания с безотказностью машины.
Потом, когда она устанет, он бы равнодушно завершил эту процедуру, и она не заметила бы ничего недоброго, как бы ни следила. Он делал бы все, что положено, но сам, даже в наиболее ответственный момент, отнесся бы к собственным содроганиям как к любому другому безусловному рефлексу. Холодок ожидания не пробежит по коже, и он не ощутит ничего, кроме мертвящей пустоты и отчаяния. И все же, хотя именно к этому звали его тихие вздохи Дженни, он не был вполне уверен, что у него получится. С Дженни так нельзя. «Прошу вас, – взмолился Майкл, обращаясь к своим неловким, неживым рукам, – не надо так с Дженни».
Руки не слушались, а он знал, что не имеет права оставить Дженни сгорать на медленном огне неудовлетворенного желания, даже если сам не ощущает жара пламени. Он должен помочь ей испытать наслаждение и постараться быть счастливым хотя бы оттого, что счастлива она.
С горьким предчувствием неудачи Майкл коснулся бедер Дженни, бессознательно-нетерпеливо прижимавшихся к нему все теснее. Он расстегнул последние несколько пуговиц на ее платье и посадил Дженни на край стола. Она уткнулась лицом ему в плечо и тихо застонала, а он нежно, едва касаясь, провел пальцами по шелковой вздрагивающей коже, постепенно добираясь до самых тайных мест.
Он убрал руку, подхватил Дженни и отнес на диван.
Устроив ее поудобнее, Майкл присел рядом, помог ей раздеться, снял с ее ног туфли, нежно поглаживая высоко выгнутый подъем каждой ступни. Дженни не противилась, только закрыла скрещенными руками обнаженные груди и задрожала, когда он дотронулся до ее живота.
У нее были самые синие, самые большие и самые лучистые глаза из всех, что Майклу доводилось видеть. Она неотрывно смотрела ему в лицо, будто в зыбкой и страшной вселенной только он мог быть незыблем, а он тем временем освободил ее от последнего прикрывавшего ее лоскутка кружева.
Свет луны делал Дженни похожей на изящную мраморную статуэтку. Прежде чем дотронуться до нее, Майкл быстро разделся и достал из кармана брюк маленький пакетик. Он не хотел, чтобы Дженни увидела это, с ужасом думая, что она заподозрит его в запланированное легкой победы над ней. На самом деле он ни разу за эти шесть лет никуда не вышел, не имея при себе презерватива, как бы дико это ни могло показаться: есть уроки, которые усваиваются раз и навсегда.
Но Дженни не сказала ни слова, только молча наблюдала за ним. Дыхание ее делалось все чаще, она не могла больше ждать, и Майкл склонился над ней. Диван плохо подходил для занятий любовью, хотя и был очень красив. Места на нем хватило, только чтобы опереться ладонями. Дженни обвила Майкла ногами и тихо всхлипнула. Майкл знал: она почувствовала ответное движение его тела.
– Майкл… Майкл, я так люблю тебя.
Ее голос дрогнул, проник в самую глубину души Майкла, отвлек его. Майкл долго смотрел на нее, потом нерешительно коснулся ее щеки.
– Боже мой, Дженни…
Что еще мог он сказать? Но она улыбнулась и с облегчением закрыла глаза.
Да, всего-навсего улыбнулась, но так доверчиво и спокойно, что внутри у Майкла все перевернулось, тяжелый заслон, когда-то закрывший выход чувствам, сдвинулся с места. Не веря себе, Майкл затаил дыхание. Медленно, слабыми, полузастывшими ручейками, еще не набравшими силу прежнего потока, по жилам разливался забытый жар.
Но даже это было невероятным чудом, а самым большим чудом была его Дженни. Она верила ему безраздельно, верила, что он не причинит ей боли и защитит любовь, которую она так щедро дарила, когда он уже перестал надеяться на такой исход.
Майкл тихо склонился к плечу Дженни. Он боялся дотронуться до нее, боялся, что ее нежное стремление к нему окажется сном, а наяву его ждет ледяной взгляд, ведь именно таким он был еще недавно.
Но ничего не менялось, и в порыве благодарности он зарылся лицом в ее волосы, прижался губами к теплой шее, ощущая горячее биение сердца. Дженни была как летний океан, и внезапно все тело Майкла заныло от свирепого желания утонуть в ней, раствориться в ее живом тепле, отогреть в нем свою замерзшую душу.
– Я люблю тебя, – повторила она и крепче прижалась к Майклу. Он уже не мог сдерживаться. Он дотрагивался до нее всюду, руками, ртом, вбирал ее тепло, каждой клеточкой своего тела, чувствуя ускоряющийся ток крови в жилах, выплескивая остатки прошлой немоты.
– Да, Дженни, да, – вскрикнул он, – люби меня.
Она мгновенно откликнулась. Обняла его, дрожащими от нетерпеливого желания пальцами погладила по плечам, по спине, спустилась еще ниже, крепче обхватила его, обвила ногами его бедра.
Закрыв глаза, шепча ее имя, Майкл отдался на волю течения, пропал в нем, приветствуя благодатную боль возвращения к жизни, к любви, к Дженни.
– Дженни! – хрипло позвал он, услышав ее стон, почувствовав, как судорожно сжались пальцы девушки.
Но Дженни не позволила ему отстраниться, и с пронзительным криком его душа освободилась от остатков страха и заплескалась в искрящемся роднике счастья.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На другой день Дженни проснулась – и не сразу поняла, где она. С недоумением увидела странные полосы света на полу, потом хватилась привычной атласной наволочки: вместо нее щеку царапала шершавая обивка дивана. Но необычнее всего было ощущение полного изнеможения и расслабленности.
Потягиваясь, она тронула ногой нечто непонятное и приподнялась на локте, щурясь от света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44