– Не знаю, дорогая. – Отец покачал головой. – Боюсь, я попал в такую яму, которая поглубже твоего кармана.
– Все, хватит, папа, – твердо произнесла Келси, ошарашенная наглостью отца. Он, наверное, увидел в их поцелуе намного больше того, что было на самом деле. Неужели он в самом деле думает, что можно спокойно присосаться сначала к старшему, а потом и к младшему брату? Внезапно гнев и негодование взяли верх над жалостью. – Пошли. Незачем надоедать Брэндону со всем этим.
– Чепуха, – непререкаемым тоном заявил Брэндон, вставая и берясь за костыль. – Мне это ничуть не в тягость. – Прихрамывая, он сделал шаг вперед и протянул руку. – Пойдем в кабинет, и там отец расскажет нам обоим, что у него такое стряслось.
Келси переводила отчаянный взгляд с одного на другого. Брэндон твердо сжал губы, он бесповоротно решил выслушать отца Келси. Тим Уиттейкер расплылся в улыбке.
– Пойдем, конечно, пойдем, – сказал он, схватил ее руку и положил на локоть Брэндону. – Человек хочет помочь, зачем же отказываться?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
К тому времени, как Тим Уиттейкер закончил свой рассказ, он окончательно протрезвел. Келси сидела рядом, держала его за руку, и у нее было такое чувство, словно она находится под водой и наблюдает за всем сквозь плотную полупрозрачную массу.
Всю дорогу до кабинета Брэндона она старалась убедить отца в том, что не стоит распространяться о своих трудностях перед Брэндоном. Но отец, очевидно, почуял, что Брэндон не откажется помочь ему, и решительно настроился все рассказать, а Брэндон, по одному только ему известным причинам, настроился выслушать.
Она было отказалась пойти с ними, надеясь таким образом показать Брэндону, что не собирается участвовать в этом… в этом попрошайничестве. Но, опасаясь, что, если не будет сдерживать отца, он может наговорить много лишнего, она прошла с ними в кабинет.
Пока Тим Уиттейкер рассказывал, Брэндон не проронил ни слова. Он сидел за столом, Келси слушала и думала: он точно богиня справедливости и с завязанными глазами – не видит ни отцовского стыда, ни моей растерянности, только сидит и бесстрастно взвешивает факты.
История была весьма банальная: букмекер предложил Тиму заманчивую ставку и у того не хватило духу отказаться.
– Сколько вы проиграли?
Келси и отец, как по команде, одновременно взглянули на Брэндона, услышав, каким спокойным тоном он задал вопрос. Но ничего похожего на Справедливость с весами они не увидели: у Справедливости не может быть такой презрительной усмешки. Признания Тима не шокировали Брэндона, а лишь подтвердили его самую низкую оценку человеческой природы. Келси отвернулась.
– Сколько же?
– Пять тысяч долларов, – ответил отец, и у него хватило совести чуть-чуть покраснеть.
Келси застонала. Она никак не ожидала, что так много.
– Ах, папа! – прошептала она, изо всех сил нажимая пальцами на глаза, словно хотела заставить эту унизительную сцену исчезнуть. – Папа, как ты мог?!
– Он же предложил мне пять к одному, – жалким, кающимся тоном проговорил отец. – Если бы я выиграл, то получил бы двадцать пять тысяч. Ты же знаешь, что это значило бы для нас, Келси.
– Но ты не выиграл, – проговорила она тихо, не глядя в его сторону. – Ты никогда не выигрываешь.
– Вот уж нет, я выигрывал, – наивно возразил отец.
Со щемящим сердцем Келси посмотрела на Брэндона, гадая, услышал ли он за этими словами незащищенность и уязвленное самолюбие.
– Папа, – чувствуя себя неимоверно жалкой, проговорила Келси. – Прошу тебя, не втягивай в это Брэндона. Пойдем ко мне. Что-нибудь придумаем…
– Я выигрывал! И дал тебе окончить колледж, – продолжал Тим, делая вид, будто не слышит ее. – Не слишком дорогой, конечно, ты заслуживала лучшего, но…
У отца покраснели глаза, в них появился блеск, от которого у Келси упало сердце. Значит, предстоит та еще ночка – сплошные слезы и жалобы. Ну что же, возможно, это лучше, чем когда он храбрится и пыжится.
– Ах, папа, я знаю, сколько ты для меня сделал, – сказала она, ни капельки не кривя душой. Он ей помогал, хотя крошечные суммы, которые она получала, но чаще не получала, с трудом покрывали затраты на учебники. И все равно она знала, как трудно было ему скопить даже эти деньги, и ценила любовь, с какой они посылались ей. Она брала ссуды на учебу в колледже, по вечерам перепечатывала диссертации, а по выходным работала официанткой – хваталась за любой заработок, какой только могла найти.
Но отцу хотелось хорошо выглядеть в глазах Брэндона, и она не могла отказать ему в такой слабости.
Брэндон отреагировал очень сдержанно – очевидно, лирическое излияние не произвело на него впечатления:
– Позвольте мне уточнить, правильно ли я понял. Вы просите Келси заплатить ваш долг?
Отец неловко заерзал.
– Ну, больше всего на свете мне не хотелось бы перекладывать это на Келси… но…
– Но вы все равно это делаете, – хмуро проговорил Брэндон.
– А к кому же мне обращаться?
Глаза у отца продолжали поблескивать, и у Келси снова беспокойно сжалось сердце. Она не могла видеть его таким. Еще меньше ей хотелось, чтобы Брэндон подумал, будто Тим Уиттейкер всего лишь слезливый, слабовольный пьяница.
Нельзя судить о человеке только по его слабостям. Она подняла подбородок, хотя Брэндон не мог этого видеть.
Брэндону ничего не известно о годах, когда отец один растил и воспитывал ее, о ночах, когда он до утра носил ее по комнате, напевая ирландские колыбельные, чтобы дочке легче было перенести высокую температуру. Брэндон ничего не знает о часах, которые отец брал за свой счет, чтобы поприсутствовать на школьном конкурсе или выстаивать с распаренным лицом у раздевалки во время школьного бала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51