Он пошевелил бедрами, еще шире раздвигая ей ноги и прижимая к себе, пока не проник в самую глубину. Она тихо вздохнула, и по щеке ее покатилась слеза.
Медленным движением Брэндон вытер эту слезу.
– Тебе больно? Хочешь, чтобы я остановился?
Она покачала головой, но из глаз ее выкатилась еще одна крупная слеза.
– Нет, – сказала она, и он не узнал ее голоса. – Нет, пожалуйста.
– Тогда откинься назад, – прошептал он, поднимая руки к ее груди. Большими пальцами он обвел соски и снова зашептал: – А теперь обопрись на руки сзади.
Она снова послушно выполнила то, что он просил, откинувшись назад и полностью открывшись ему. Он смотрел на нее, не веря, что она и в самом деле его женщина, что этот момент наконец наступил. Он ласкал ее, ведя за собой к тем безмолвным вершинам, с которых им предстояло вместе броситься вниз.
Малейшие сигналы ее тела подсказывали ему, что делать. Помогало дыхание Келси, которое все нарастало и учащалось, ее губы, которые нежно бормотали ласковые слова, и ее руки, которые все крепче и требовательнее сжимали его бедра.
Сначала, казалось, она ждала, спокойно, не делая никаких усилий. Потом слабо вздрогнула и выгнулась, как от боли. Наконец внутри ее что-то забилось в унисон с ритмом его тела. А потом Келси затрепетала от жарких сладостных волн, которые набегали на него и разбивались о его неподвижность.
Вот она вскрикнула и запрокинула голову назад – прибой набирал скорость и обрушивался на берег. Брэндон вскинул голову и, как сквозь туман, услышал свой собственный стон. Нараставший буйный жар делался невыносимым. Инстинкт подсказывал, что нужно двигаться, подниматься и опускаться вместе с этими волнами. Но у него не получалось. Боль вдавила его в постель, он не мог избавиться от распиравшей его нестерпимой муки, на лбу выступил пот.
– Келси!
Губы шевельнулись, но звук замер.
Каким-то шестым чувством она поняла и взяла на себя то, чего не могли его мышцы. Положив влажные, дрожащие ладони ему на грудь и найдя тот единственный ритм, которого он ждал, Келси помогала утолить его жажду. Она раскачивалась, твердые, как камешки, соски дразнили его, и через секунду он забыл все на свете, взорвавшись внутри ее миллионами огненных искр.
Но вот угольки потускнели, отняв у них силы и оставив только сладкую истому; голова Келси упала ему на грудь, дыхание согрело кожу.
Если можно говорить о благодарности, сквозь полудрему подумал он, нежно проводя рукой по шелковистой спине Келси, то это я благодарен ей. За ее очарование, за ее неоглядную щедрость. И за то, что она ждала все эти трудные дни, пока я опять обрету себя.
Но почему-то это не походило на благодарность.
Это походило на любовь.
Она проснулась – через минуту или через час, она не могла сказать, потому что огонь в камине едва теплился, а за окном продолжала бушевать гроза. Осторожно, чтобы не разбудить Брэндона, высвободилась из его сонных объятий, завернулась в брошенный на пол халат и встала с кровати.
Спать больше не хотелось. Слишком было переполнено сердце: сначала страхом, надеждой и разочарованием, а потом ликующим чувством счастья и единения… Она подошла к окну и стала всматриваться в пелену дождя. В голове у нее была такая же пелена, сотканная из сотен эмоций, и не было никакой возможности отделить их одну от другой и хорошенько рассмотреть.
В одном Келси была уверена: она нисколько не жалеет, что подарила ему себя. Она пришла сюда именно для этого, как только поговорила по телефону с отцом.
Она услышала то, чего никак не ожидала услышать!
Отец признался, что одному ему не справиться с собой. От прежней легкомысленной бравады не осталось и следа, и он сразу стал казаться смелее, сильнее – настоящим отцом, таким, каким она его и не помнила. Келси немного всплакнула, от чувства благодарности стало легко на душе, ее переполнило осознание той проницательности и доброты, которая проявилась в этом поступке Брэндона. Это не Дуглас, это совершенно другой человек. Сердце ее пело. Нет, она не ошиблась, отдавшись ему тогда, в грозу. Осталась еще одна трудность: нужно заставить и его вспомнить, какое сильное чувство связало их в тот вечер перед катастрофой.
Вот тогда-то ей и пришло в голову, что остается еще один шанс. Возможно, его тело вспомнит то, что отвергает ум. Возможно, экстаз самозабвения, который охватывает человека во время любовной близости, откроет шлюзы памяти. Возможно, в ту долю секунды, когда их тела сольются в одно, он взглянет на нее и вспомнит.
У Келси сжалось сердце. Она так верила, что это случится! Но этого не случилось. Его глаза были прекрасны, в них читались восторг и изумление, они горели всепоглощающей страстью. Но в них не было ни капли воспоминаний.
Теперь оставалось только ждать. Когда Брэндон проснется, она узнает, перекинула ли вторая ночь любви мостик через бездну забвения.
Она сложила руки на животе и, почувствовав легкую пульсацию, позволила себе понадеяться, что это произошло. Вторая ночь оказалась богаче, глубже. Кто знает, может, этого будет достаточно.
Не находя себе места от дум, она обернулась посмотреть, что написано на его лице – победа ее ждет или поражение. Но Брэндон спал так безмятежно, что она ни за что не решилась бы разбудить его.
Келси меряла шагами комнату, от окна к кровати и обратно, пока не подумала, что так можно сойти с ума. Тогда она села в кресло у камина, где еще тлели угольки, и стала задумчиво крутить в руках стакан с янтарным напитком, который Брэндон, очевидно, не успел выпить.
И тут что-то привлекло ее внимание. Это было ее имя на канцелярской папке. Келси невольно потянулась к папке и раскрыла ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51