Его жена больше отвечает представлению об убийце. Безжалостная женщина. Может быть, слегка помешана.Я согласно кивнул.— Но вряд ли она стала бы убивать человека только потому, что не одобряет его жизненных целей и образа жизни. Возможно, если она действительно ненавидела старика... Но разве кто-нибудь совершает убийство из одной только ненависти?— Да, мало кто, — сказал Тавернер. — Во всяком случае, я с такими никогда не сталкивался. Но, бог знает, сможем ли мы раздобыть когда-нибудь хоть какие-нибудь доказательства... Глава 8 Дверь, ведущую в противоположное крыло здания, открыла горничная. Она поглядела на Тавернера испуганно и одновременно чуть презрительно.— Вы хотите видеть миссис?— Да, если можно.Горничная провела нас в просторную гостиную и вышла.Размеры этого помещения в точности повторяли размеры находящейся прямо под ним гостиной Филипа. Вся мебель здесь была обита кретоном веселой расцветки, на окнах висели полосатые шелковые занавески. Мое внимание привлек портрет над каминной полкой — не только потому, что он явно принадлежал кисти мастера, но и потому, что изображал человека необычайно притягательной внешности. Портрет сгорбленного старика с черными пронзительными глазами. Голова его в черной ермолке была сильно втянута в плечи, но холст буквально дышал жизненной силой и энергией этого человека, сверкающие глаза которого, казалось, неотрывно следили за мной. — Это он и есть, — сообщил инспектор Тавернер. — Портрет кисти Аугустуса Джона. Сильная личность, да?— Да, — согласился я и почувствовал — в этом случае односложного ответа недостаточно.Я понял, что имела в виду Эдит де Хэвилэнд, когда говорила: «без Аристида в доме стало пусто». Это был настоящий «кривой человечек», построивший настоящий «кривой домишко», и без него «кривой и убогий домишко» потерял свой смысл.— А вот портрет его первой жены кисти Сарджента, — указал Тавернер.Я принялся рассматривать холст, висевший в простенке между окон. Манера исполнения портрета отличалась свойственной Сардженту жесткостью линий. Длина лица была, как мне показалось, несколько преувеличена — так же, как и некоторая его «лошадиность». Потрет типичной английской леди из высшего провинциального общества. Красивое лицо, но несколько безжизненное. Абсолютно неподходящая жена для маленького деспота, криво усмехающегося над каминной полкой.Дверь открылась, и в гостиную вошел сержант Лэмб.— Я сделал все возможное, сэр, — доложил он. — Слуги молчат.Тавернер вздохнул.Сержант вытащил из кармана блокнот и, стараясь не привлекать к себе внимания, устроился в кресле в глубине комнаты.Дверь снова открылась, и в гостиную вошла вторая жена Аристида Леонидиса.Чрезвычайно дорогое черное платье с глухим воротом и длинными рукавами очень шло женщине. Ее заурядное симпатичное личико обрамляли довольно красивые каштановые волосы, уложенные в чересчур замысловатую прическу. Миссис Аристид Леонидис была тщательно напудрена, нарумянена и накрашена, но я сразу понял, что она недавно плакала. Шею ее украшало ожерелье из очень крупного жемчуга, правую руку — перстень с огромным изумрудом, а левую — перстень с таким же огромным рубином.Бренда была явно напугана.— Доброе утро, миссис Леонидис, — непринужденно произнес Тавернер. — Извините, что снова беспокою вас.— Вероятно, это необходимо для дела, — безучастно ответила она. — Вы, конечно, понимаете, миссис Леонидис, что полное право требовать присутствия здесь вашего адвоката?«Интересно, — подумал я, — осознает ли она важность этого замечания? Похоже, нет».Она довольно мрачно ответила:— Я не люблю мистера Гэйтскилла. И не хочу видеть его.— Вы можете пригласить своего собственного адвоката.— Да? Я вообще не люблю адвокатов. Я их боюсь.— Вы вправе поступать как хотите. — Тавернер одарил женщину дежурной улыбкой. — Итак, приступим?Сержант Лэмб послюнил карандаш. Бренда Леонидис села на тахту лицом к Тавернеру.— Вы выяснили что-нибудь? — спросила она. Ее пальцы нервно теребили подол шифонового платья.— Теперь мы можем с полной определенностью утверждать, что ваш муж умер от отравления эзерином.— Этими глазными каплями?— Да. Когда вы делали мистеру Леонидису последнюю инъекцию, в пузырьке был не инсулин, а эзерин.— Но я этого не делала! Я не имею к этому никакого отношения. Поверьте, инспектор.— Значит, кто-то умышленно налил эзерин в пузырек из-под инсулина.— Какой дурной поступок!— Да, миссис Леонидис.— Вы считаете, что кто-то сделал это специально? Или все-таки случайно? Это не может быть... такой шуткой, а?— Нам это не кажется шуткой, миссис Леонидис, — спокойно ответил Тавернер.— Это мог сделать кто-нибудь из слуг.Тавернер не ответил.— Да, наверное, так оно и было. Больше никто не мог сделать этого.— Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидис. Неужели у вас больше нет никаких предположений? Не было ли у вашего мужа конфликтов с кем-нибудь? Каких-нибудь ссор?Бренда не сводила с инспектора широко раскрытых непонимающих глаз.— Понятия не имею, — сказала она.— Вы говорили, что ходили в кино в тот день.— Да, я вернулась домой около половины седьмого... Было время делать инъекцию... Я... Я... сделала ему укол, как обычно. И он... Ему стало плохо. Я испугалась... Побежала за Роджером... Я уже все это вам рассказывала. Неужели я должна повторять это снова и снова? — В ее голосе послышались истерические нотки.— Извините, миссис Леонидис. Могу я побеседовать с мистером Брауном? — С Лоуренсом? Но он ничего об этом не знает.— Тем не менее я хотел бы с ним побеседовать. Бренда подозрительно посмотрела на Тавернера. — Он занимается латинским с Юстасом в классной комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57