Я смогу выплатить всем кредиторам по двадцать шиллингов на фунт, если продам все свое имущество, — а я это безусловно сделаю. Нет, мне стыдно, что я не оправдал доверия отца. Он мне так верил! Он отдал мне свою самую крупную — и самую любимую — фирму. И никогда не вмешивался в мои дела, никогда меня не контролировал... Он просто... Просто верил мне... А я обанкротился.— Значит, судебное преследование вам не грозит? — сухо сказал отец. — Тогда почему же вы с женой собирались тайком уехать за границу?— Вы и это знаете?!— Как видите, мистер Леонидис.— Но разве вы не понимаете?! — Роджер порывисто подался вперед. — Я не мог сказать отцу правду. Это выглядело бы так, будто я прошу у него денег, будто я хочу, чтобы он снова помог мне встать на ноги. Папа... папа очень любил меня. И обязательно захотел бы помочь мне. Но я не мог... не мог больше заниматься бизнесом... Потому что все эти неприятности начались бы снова... Я совершенно не умею вести дела. У меня нет к этому способностей. Я не такой человек, каким был мой отец, — и я всегда знал это. Я очень старался, но у меня ничего не получалось. И я был так несчастен... Боже! Вы себе просто не представляете, как несчастен я был! Я долго пытался как-то выкрутиться и надеялся только на то, что милый старик ничего не прознает о моих неприятностях. Но потом стало ясно, что банкротства не избежать... Клеменси все поняла и согласилась со мной. Мы вдвоем придумали этот план. Никому ничего не говорить. Уехать. Пусть гроза разражается после нашего отъезда. Я собирался оставить отцу письмо с признанием... и мольбами о прощении. Отец всегда был так добр ко мне — вы себе не представляете! Но тогда бы он уже ничего не смог поделать. Вот чего я хотел: не просить его ни о чем, а начать где-нибудь вдалеке новую самостоятельную жизнь. Жить просто и скромно. Выращивать что-нибудь: кофе... фрукты... Зарабатывать только на самое необходимое. Конечно, Клеменси будет тяжело, но это ее не страшит. Она прекрасная женщина, просто прекрасная!— Понятно, — голос моего отца был холоден. — И почему же вы передумали?— Передумал?— Да. Почему в конце концов вы решили пойти к отцу и просить его о денежной помощи?Роджер непонимающе уставился на него:— Но я этого не делал!— Неужели, мистер Леонидис?— Вы все совершенно неправильно поняли! Это не я пошел к отцу, а о н послал за мной. Он все каким-то образом прознал в Сити — наверное, до него дошел какой-то слух... Отец всегда все знал. Он задал мне вопрос в лоб. Конечно, я сразу же признался во всем...И все рассказал ему. Я сказал, что мучаюсь не столь из-за потерянных денег, сколько из-за потерянного в его глазах доверия.Роджер судорожно сглотнул.— Милый папа! Вы не представляете, как он был добр ко мне! Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал, что не хочу просить помощи у него... Что хочу уехать, как и задумал... Но он даже слышать об этом не желал. И настоял на денежной помощи моей фирме.— Вы хотите заставить нас поверить, что ваш отец намеревался оказать вам финансовую помощь? — резко спросил Тавернер.— Конечно. Он дал письменные инструкции своим торговым агентам.Кажется, Роджер заметил недоверие на лицах двух сидящих перед ним мужчин, потому что вдруг вспыхнул:— Послушайте, это письмо до сих пор находится у меня. Я должен был отослать его, но потом, в этом смятении... и горе... Я забыл. Оно лежит у меня в кармане.Роджер вытащил бумажник, порылся в нем и наконец извлек оттуда искомое. Это был мятый конверт с почтовой маркой, адресованный, как я успел заметить, мистерам Греторексу и Ханбери.— Прочитайте сами, если не верите мне.Мой отец вскрыл конверт. Тавернер встал у него за плечом. Позже я узнал, что в письме давались указания мистерам Греторексу и Ханбери продать некоторое имущество старого мистера Леонидиса и на следующий день прислать к последнему представителя их фирмы для получения инструкций, касающихся помощи фирме по поставкам товаров.— Мы выдадим вам расписку в получении этого документа, мистер Леонидис, — сказал Тавернер.Роджер взял расписку, поднялся и сказал:— Это все? Теперь вы видите, как было дело?— Мистер Леонидис дал вам это письмо, и затем вы ушли. Что вы делали дальше? — спросил Тавернер.— Я бросился к себе. Моя жена только что вернулась с работы. Я рассказал ей о решении отца. О, как он был добр ко мне!.. Я... честное слово... я едва соображал, что делаю...— И как скоро после этого у вашего отца случился приступ?— Сейчас, дайте подумать... Где-то через полчаса или час. Прибежала Бренда, страшно испуганная. Сказала, что отцу стало плохо... Я... Я бросился с ней к старику. Но все это я уже рассказывал вам.— Во время вашего предыдущего визита на половину отца вы не заходили в смежную с комнатой отца ванную?— Вроде, нет. Нет... Точно, нет. А почему, собственно, вам пришло в голову, что я...Отец улыбнулся, встал и протянул Роджеру руку.— Спасибо, мистер Леонидис. Вы очень помогли нам. Но вы должны были рассказать нам все это раньше.Дверь за Роджером закрылась. Я поднялся, подошел к столу отца и заглянул в лежащее на нем письмо.— Это может быть и фальшивка, — с надеждой произнес Тавернер.— Может быть, — согласился отец. — Но я так не думаю. Похоже, мы должны смириться с ситуацией. Старый Леонидис действительно собирался вызволять сына из беды. И живой Аристид помог бы фирме по поставкам быстрей и эффективней, чем это сделает сам Роджер после смерти отца — особенно сейчас, когда обнаружилась пропажа завещания и точная сумма унаследованных Роджером денег неизвестна. Последнее означает задержку дел и дополнительные трудности. А банкротство вот-вот произойдет. Нет, Тавернер, у Роджера Леонидиса и его жены не было причин желать смерти старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57