Николай Григорьевич Цыганов прожил всего трид­цать четыре года, оставив нам в наследие свыше соро­ка песен. Но впервые собраны и изданы эти песни были лишь после его смерти, в 1834 году, да и то с благотворительной целью - помочь матери поэта, ос­тавшейся без средств.
Сын крепостного, получившего вольную и ставшего приказчиком у богатого волжского хлебопромышлен­ника, Цыганов в 1816 году, девятнадцати лет от роду, поступает актером в саратовскую труппу. Разъезжая с актерской труппой по Руси, начинает он прислуши­ваться к народным интонациям, записывать фольклор. Ф. Кони вспоминал, что Цыганов «исходил почти всю Россию, чтобы послушать родные звуки у русского человека в скорбный и веселый час».
В 1828 году Михаил Загоскин, служивший в то время в театральной инспекции, познакомившись с актерским мастерством Цыганова, способствовал пере­воду его в московский театр. Здесь Цыганов исполнял драматические и оперные партии, например роль Вол­хва в опере Алексея Верстовского «Вадим».
Войдя в кружок любителей русской песни, состояв­ший из людей, причастных к Малому театру, - драма­турга Шаховского, театрального критика Кони, актера Мочалова и других, - Цыганов под их влиянием начи­нает сочинять «русские песни» - стихи, которые сам же поет, аккомпанируя себе на гитаре, на уже суще­ствующие песенные мелодии, а порой сочиняет и му­зыку к своим стихам. То, что Цыганов необыкновенно глубоко знал и чувствовал народную песню, его талант сочинителя сделали его выдающимся мастером этого жанра.
Песни Цыганова особенно интересны народным строем поэтической речи, фольклорным богатством об­разов и художественных приемов, тем, что они отра­жают вкусы, желания, горести, радости и стремления современного ему простого люда. Поэтому-то песни Цыганова так быстро были приняты и подхвачены со­временниками, вошли в быт, оторвавшись от имени своего создателя и приобретя всеобщую известность уже как «народные».
Несомненно, песни Цыганова в какой-то мере по­влияли на поэтические творения другого крупнейшего создателя «русских песен» - А.В. Кольцова, родивше­гося на двенадцать лет позднее. Во всяком случае, в песнях этих двух поэтов нетрудно обнаружить общее, родственное, хотя, конечно, нельзя не признать, что стихи Кольцова шире по содержанию.
Герой песен Кольцова - противник покорности и унижения. Он стоек в беде и несчастье, ему, по мне­нию Белинского, несвойственно растворяться в грусти, так как эта грусть - грусть «души крепкой, мощной, несокрушимой»:
И чтоб с горем, в пиру,
Быть с веселым лицом;
На погибель идти -
Песни петь соловьем!
Подобные мотивы, несмотря на преобладающую мрачность тона, можно встретить и в цеснях Цыга­нова:
Не вздыхать, не тосковать,
Полюбивши - полюбиться,
С милым век свой свековать!
Элегические, обычно грустные цыгановские песни иногда заканчиваются надеждой на счастливый исход: на встречу с любимой, освобождение от постылого мужа или жестокой свекрови.
Есть ведь дни, в кои солнышко
С ясным месяцем видятся...
Так настанет и нам денек -
И мы с ней повидаемся:
Наглядимся, насмотримся,
Насмеемся... наплачемся...
Крепко, крепко обнимемся,
Досыта нацелуемся!
Много песен посвящают и Цыганов и Кольцов тя­желой женской доле в домостроевской патриархальной семье, они стремятся глубже понять и раскрыть мир души простой русской крестьянки.
Несчастная неразделенная любовь девушки, горе женщины, выданной замуж за нелюбимого, оплакива­ние девичьей воли, житейские радости и невзгоды - эти мотивы встречаются в песнях и Кольцова и Цыга­нова.
В знаменитом «Красном сарафане» поется:
То ли житье девичье,
Чтоб его менять,
Торопиться замужем
Охать да вздыхать?
Золотая волюшка
Мне милей всего!
Не хочу я с волюшкой
В свете ничего!
Страх потерять свободу, грусть по «волюшке» варь­ируются в цыгановских песнях. Видно, не притупля­ется в сознании поэта память о крепостном своем про­исхождении, если большинство его стихов прямо-таки пронизано тоской по воле. Но конечно, Кольцов, по­святивший многие свои стихи и песни тяжелой жизни бедняка, острее и социальнее камерного Цыганова.
Многие цыгановские песни, локальные по своей тематике, в поэтическом, музыкальном звучании не уступают кольцовским.
«Все его песни запечатлены каким-то унылым ха­рактером, они все начинаются прекрасными сравнения­ми и в поэтическом отношении весьма удачно срабо­таны», - писал современник Цыганова, рецензент «Се­верной пчелы» Михаил Турунов.
Вот пример таких строк:
Жавороночек к морю теплому
Отлетает!..
Вьюга зимняя, все метелица
Заметает!..
Видно, к молодцу счастью прошлому
Не вернуться...
Художественные приемы Цыганова, используемые им в песнях, очень разнообразны. Например, весьма характерные для устной народной лирики прямая речь и диалоги очень часто встречаются в песнях Цыганова:
«Что ты, соловеюшко,
Корму не клюешь?
Вешаешь головушку,
Песен не поешь?»
«...На зеленой веточке весело я жил...
В золотой же клеточке
Буду век уныл!..»
Цыганов, как и Кольцов, часто прибегает в песнях к характерным для русской народной поэзии постоян­ным эпитетам: «буйны ветры», «красна девица», «уда­лой молодец», «сине море».
При жизни Цыганова его стихотворения увидели свет лишь дважды. Впервые они были напечатаны в «Московском вестнике» в 1828 году. Потом некоторые из песен вошли в альманах «Комета» на 1830 год, по­явились в «Молве» в 1832 и 1833 годах, в «Музыкаль­ном альбоме на 1833 год» А. Варламова.
Любопытное сообщение о подготовке песен Николая Цыганова к изданию было помещено 14 января 1833 года в «Молве»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48