Видно было, что ему неприятно видеть меня. Разговаривали прямо на пороге. Но так ни до чего и не договорились.
– Выходит, он тоже верит этому вранью?
– Не знаю. Он не проронил об этом ни слова. Я спросил его, а он промолчал. Он сказал только, что мой вопрос нужно решать с руководством, а он сам ничем мне помочь не может. И попросил больше не приходить к нему.
Цунэ вздохнула и погасила огонь в печке.
– Хватит пить! Поешь лучше! – сказала она, возвращаясь из кухни. – А то выпьешь все сакэ, а больше мы купить не сможем!
Адания не спорил. Он взял в руки бутыль и посмотрел на прозрачную жидкость, плескавшуюся на дне. Последние несколько лет у него вошло в привычку выпивать каждый вечер по рюмочке. Жизнь казалась веселее, исчезала усталость. Среди рабочих, обслуживающих армию, Адания получал больше всех – вдвое больше средней зарплаты. Цунэ не работала, разводила кур. Так что жили они не бедно. Но после того, что случилось, сакэ каждый вечер не выпьешь… Пристрастившись, Адания никак не мог бросить пить. Он быстро хмелел, и глаза его наливались кровью. Смакуя сакэ маленькими глотками, он просиживал над рюмкой все вечера.
Цунэ сидела рядом и штопала детскую одежду. Уже пробило двенадцать, но Эйкити все еще читал книгу. Сегодняшняя рюмка сакэ показалась Адании особенно горькой – не такой, как всегда. Из комнаты слышалось ровное дыхание детей, изредка прерываемое посапыванием.
– В чем же все-таки дело? – не унималась жена. – Если причина лишь в том, что ты голосовал за Народную партию, значит, кто-то оклеветал тебя. Ты не знаешь, кто мог это сделать? Кто тебя не любит?
– Если бы я только знал… – вздохнул Адания.
– Ведь ты на предвыборный митинг не ходил. Не может у них быть компрометирующих фотографий. Значит, кто-то тебя оклеветал. Никому нельзя верить!
– Да, чужая душа – потемки, – поддакнул Адания. – Но я просто не могу представить, кто бы мог это сделать. И Хига считает, что среди наших таких нет.
Адания снова подлил себе сакэ.
– Хига вот что мне сказал: «Тебя уволили вовсе не из-за политики. Причина в том, что тебе слишком много платят». Уволив меня, они возьмут на мое место трех новичков – за те же деньги.
Цунэ сложила руки на коленях и посмотрела на мужа:
– И ты веришь этой чепухе? Ведь ты честно заслужил такую зарплату. Начал работать, когда кончилась война, – трудился и в дождь, и в тайфун, не пропустил ни одного денька. И за все это стал получать 70 долларов. Разве это даром? Если бы ты ушел, не выдержав трудностей… Но ты ведь все вытерпел! И вот сейчас тебя вышвыривают только за то, что им приходится много платить тебе! Как несправедливо! Даже для американцев это слишком… – Голос Цунэ задрожал.
Эйкити, приподнявшись на постели, крикнул:
– Это похоже на правду. Они на это способны. Отец, хватит тебе гнуть спину на американцев! Я не хочу учиться на деньги, которые они швыряют тебе как подачку! Буду работать и учиться в вечерней школе!
– Балбес! Выбрось из головы эти мысли! – Адания нахмурился. – Лучше учись! Пока ты не сдашь экзаменов, я как-нибудь продержусь. Смотри, если провалишься!
– И в вечерней школе можно учиться!
– Эйкити! – рявкнул отец. – Ты даже и думать не смей, что провалишься. Да и преподаватели говорят, что тебе нечего бояться. Я только этим и живу. Если выдержишь, будешь и дальше учиться за счет государства. А потом сможешь поступить в любой университет – хочешь в Токийский, хочешь в Васэда. Только два года! Два года продержись. Никаких тебе вечерних школ. Даже если я буду безработным, у нас найдутся деньги для твоей учебы. Только учись!
– Значит, тебе еще не окончательно отказали? – спросила Цунэ. – Послушай! А что, если нам обратиться к господину Гиме? Конечно, я давненько не виделась с ним. Но в детстве мы жили рядом и частенько бегали друг к другу в гости. Если я расскажу ему о нашей беде и попрошу помочь, он похлопочет за тебя, все же ведь родственник!
– Да, да. – Адания охотно ухватился за спасительную мысль. – Гима. Если он только захочет, он может спасти нас.
– Нет, не может! – возразил Эйкити. – Если уж Оминэ сказал, что бессилен, что может сделать новоиспеченный депутат, да к тому же от Демократической партии? Лучше уж сразу в Народную партию!
– Эйкити! Не болтай глупостей! – оборвала его мать. – Если мы это сделаем, все выйдет именно так, как хотят американцы, – и отца, и Гиму, который просил за него, будут считать обманщиками.
– Вовсе нет. Это не будет означать, что они обманщики. Представитель Народной партии расскажет всю правду. А там, гляди, и газеты подхватят. Так, пожалуй, дойдет и до Токио. Вот заварится каша! Конечно, отца после этого не вернут на работу, но хоть пострадает тогда он не зря!
– Болван, заткнись! – вскипел Адания. – Много думать стал. Жизни еще не нюхал. Я, как бы ни было тяжело, все терпел ради вас. Тебе этого пока не понять. Может быть, это и хорошо, только вот что: уймись – и марш спать!
– Поня-ятно… – протянул Эйкити. – Ладно. Но меня уволь от такой жизни! – Он лег в постель и потушил лампу.
Адания хотел закатить ему оплеуху, но Цунэ остановила его. Адания еще долго сидел, бранясь и ворча себе под нос, и наконец сказал:
– Ладно, давай ужинать.

1 2 3