Каждый посетитель предъявляет номерок и ждет, пока заключенный не усядется на место.
Я наблюдаю за тем, как молодой арестант встречается со своей женой или подругой. Он целует ее руку и не хочет отпускать. Они оба подаются вперед, словно хотят подышать одним воздухом. Его рука опускается под стол.
Внезапно один из охранников хватает ее стул и резко отодвигает назад. Женщина падает на пол, прикрывая от удара свой округлившийся живот, но в тюремщиках не заметно сочувствия.
– Инспектор Руиз, вам здесь как будто медом намазано.
Старший смотритель – лысеющий толстяк лет сорока. Доев сандвич, он вытирает губы бумажным платком, пропуская, однако, яичную крошку на подбородке.
– Что же привело вас к нам снова?
– Что-то особенное у вас в воздухе.
Он грубо смеется и осматривает через пластиковое окно комнату свиданий.
– Я давно был здесь в последний раз?
– Вы что, не помните?
– Старею, память уже не та.
– Недели четыре назад. Вас интересовала женщина, которая приходит к Говарду.
– Миссис Карлайл.
– Да. Но сегодня ее здесь нет. Она приходит каждый месяц и пытается передать ему одно и то же – детские каталоги. И зачем дразнить этого гаденыша?
Я воображаю Говарда, сидящего напротив Рэйчел. Интересно, она пожимает ему руку через перегородку? Я даже чувствую укол ревности, когда представляю себе, как его глаза скользят по вырезу ее блузки. Все-таки мы живем в нездоровом мире.
– Мне нужно поговорить с Говардом.
– Он в отдельной камере.
– Почему?
Смотритель неопределенно шевелит в воздухе пальцами.
– Я же говорил вам: никто не надеется, что он заживется на этом свете. Он убил дочку Алексея Кузнеца! А это смертный приговор, как ни крути.
– Но вам удается его охранять.
Он сухо смеется:
– Можно и так сказать. Он пробыл здесь всего четыре дня, как кто-то полоснул его бритвой по горлу. Следующий месяц он пролежал в больнице. С тех пор его никто не трогал, поэтому я полагаю, что Алексею он нужен живым. Но Говарду наплевать. Только посмотрите на него.
– О чем вы?
– Как я уже говорил, он отказывается от уколов инсулина. Дважды за последние полгода впадал в кому. Если ему все равно, почему это должно заботить ее величество? Я бы позволил этому негодяю умереть.
Смотритель чувствует, что я с ним не согласен.
– Вопреки распространенному мнению, инспектор, я здесь не для того, чтобы нянчиться с заключенными. Я не беру их за руки и не говорю: «Бедняжки, у вас было тяжелое детство, вам попался паршивый адвокат и злобный судья». Цепной пес смог бы делать то, что я делаю.
(И, без сомнения, проявил бы при этом больше сочувствия.)
– Но мне все равно нужно его повидать.
– У него на сегодня не запланировано посещений.
– Вы же можете его привести.
Смотритель тихо ворчит что-то старшему охраннику, который берет трубку и запускает цепочку распоряжений. Где-то в самой глубине этого здания кто-то пойдет за Говардом. Я вижу, как он лежит на узкой койке и дышит спертым воздухом. Для педофила в тюрьме будущее таит множество опасностей. Это вам не летний отпуск и не поездка на выходные в Озерный край. Будущее растягивается от того момента, когда вы просыпаетесь, до того, когда отходите ко сну. И эти шестнадцать часов могут показаться целой жизнью.
Время посещений подходит к концу. Говард идет против течения, двигаясь так, словно у него связаны ноги. Он озирается в поисках своего посетителя, возможно ожидая увидеть Рэйчел.
Прошло больше сорока лет, но я без труда узнаю в нем толстого паренька из моей школы, который переодевался, прикрывшись полотенцем, и прикладывался к ингалятору. Он казался полутрагическим персонажем, хотя и не таким трагическим, как Рори Макинтайр, лунатик, который нырнул из окна четвертого этажа рано утром в годовщину основания школы. Говорят, что лунатики в воздухе просыпаются, но Рори не издал ни звука. И плеска тоже не раздалось. Он был плохим ныряльщиком.
Говард усаживается на место и, кажется, не испытывает удивления, услышав мой голос. Он замирает, вытянув и изогнув шею, как старая черепаха. Я подхожу к нему. Он медленно поднимает на меня взгляд.
– Привет, Говард. Я хочу поговорить с тобой о Рэйчел Карлайл.
Он чуть заметно улыбается, но не отвечает. Прямо под подбородком его горло украшает шрам.
– Она приезжает к тебе на встречи. Зачем?
– Спросите у нее.
– О чем вы разговариваете?
Говард смотрит на тюремщиков.
– Я не обязан вам ничего говорить. Через пять дней я подаю на апелляцию.
– Ты отсюда не выйдешь, Говард. Никто не хочет тебя отпускать.
Он снова улыбается. У некоторых людей голос не соответствует внешности. Говард как раз из их числа. Его голос поднимается слишком высоко, словно его легкие наполнены гелием, и кажется, что голова вот-вот отделится от туловища и медленно поплывет по ветру, как белый воздушный шарик.
– Мы все несовершенны, мистер Руиз. Мы совершаем ошибки и страдаем от их последствий. Но разница между мной и вами заключается в том, что у меня есть Господь. Он будет судить меня и освободит. А вы когда-нибудь думали, кто судит вас?
Он выглядит весьма уверенным. Почему? Возможно, знает о новом требовании выкупа. Любое предположение о том, что Микки жива, автоматически гарантирует его освобождение.
– Зачем сюда приезжает миссис Карлайл?
Он поднимает руки, как будто сдается, и снова кладет их на стол.
– Она хочет знать, что я сделал с Микки. Беспокоится, что я могу умереть, так никому и не сказав.
– Ты пропускаешь уколы инсулина.
– Вы знаете, что происходит, когда впадаешь в кому? Сначала становится трудно дышать. Во рту пересыхает. Давление падает, а пульс учащается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109