Естественно, Кэтрин влекло к мужчине, который действительно слушает и сочувствует, но такое влечение легко было принять за нечто более интимное.
Ее поцелуй явился полной неожиданностью. Мы были в моем кабинете в Марсдене. Я оттолкнул ее слишком резко. Она отпрянула и, споткнувшись, ударилась о дверь. Она решила, что это игра.
– Можешь ударить меня, если хочешь, – сказала она.
– Я не хочу причинять вам боль.
– Я была очень плохой девочкой.
– Вы не понимаете.
– Понимаю. – Она расстегивала молнию на юбке.
– Кэтрин, вы ошиблись. Вы неправильно истолковали ситуацию.
Мой резкий голос наконец привел ее в себя. Она стояла у моего стола, блузка расстегнута, юбка на лодыжках. Ситуация была неловкой для нас обоих – но для нее особенно. Она выбежала прочь, придерживая юбку на талии, по щекам текла тушь.
Она уволилась и уехала из Марсдена, но воспоминания о том дне преследуют меня до сих пор. Нет ничего страшнее отвергнутой женщины.
10
Джулиана занимается стретчингом в свободной спальне. Каждое утро она принимает странные позы, напоминающие йогу, названия которых звучат как имена индейских скво: «журчащий ручей» сменяется «бегущей ланью».
Жаворонок со стажем, она готова к бою в 6.30 утра. То ли дело я. Мне всю ночь снились окровавленные, избитые лица.
Джулиана шлепает босыми ногами в спальню, на ней только топ от пижамы. Она наклоняется и целует меня.
– Ты беспокойно спал.
Ее голова ложится мне на грудь, пальцы выбивают чечетку вдоль моего позвоночника, и она прислушивается к моему трепету. Так моя жена напоминает мне, что знает каждый квадратный дюйм моего тела.
– Я не рассказала тебе, как хор Чарли пел хоралы.
– Проклятие! Совсем забыл. – Это было утром во вторник на Оксфорд-стрит. – Я был с инспектором.
– Не волнуйся. Она тебя простит. Видимо, юный Райан Фрейзер поцеловал ее в автобусе по дороге домой.
– Дерзок поганец!
– Это было нелегко. Троим ее друзьям пришлось поймать и держать его.
Мы смеемся, и я укладываю ее на себя, позволяя ей почувствовать мое возбуждение.
– Останься.
Она смеется и ускользает.
– Нет, я занята.
– Ну, давай!
– Время неподходящее. Надо бережнее относиться к твоим парням.
«Мои парни» – это мои сперматозоиды. Она говорит о них, словно о группе десантников.
Джулиана одевается. Белые трусики скользят вверх по ногам и устраиваются на месте. Потом, не снимая полностью блузку, она просовывает руки в лямки бюстгальтера. Она не рискнет поцеловать меня снова. На этот раз я могу и не отпустить ее.
Джулиана исчезает, я лежу в постели и слушаю, как она ходит по дому, едва касаясь ногами пола. Я слышу, как набирается вода в чайник, как забирают молоко с крыльца. Слышу, как открывают дверцу холодильника и как включают тостер.
С трудом приняв вертикальное положение, я делаю шесть шагов в ванную и открываю кран в душе. Котел в подвале захлебывается, трубы гремят и клокочут. Дрожа, я стою на холодной плитке и жду хоть какого-нибудь признака воды. Душевая насадка трясется. Я готов к тому, что в любой момент кафель вокруг крана начнет обваливаться.
Два раза кашлянув и судорожно сплюнув, душ выдает мутную струйку и иссякает.
– Котел опять сломался! – кричит Джулиана снизу.
Отлично! Великолепно! Где-то надо мной смеется водопроводчик. Он, без сомнения, рассказывает своим товарищам по цеху, как ловко он притворился, что чинит допотопный котел, и взял за это достаточно денег, чтобы провести пару недель во Флориде.
Я бреюсь под холодной водой, взяв чистый станок, и не режусь. Может, это и не большая победа, но она достойна внимания.
Я направляюсь в кухню и смотрю, как Джулиана готовит кофе и намазывает отличным джемом зерновой тост. Я всегда чувствую себя ребенком, когда ем рисовые хлопья.
До сих пор помню, как впервые увидел ее. Она была на первом курсе Лондонского университета, изучала иностранные языки. Я писал диссертацию. Даже собственная мать не назвала бы меня красавцем. У меня были темные вьющиеся волосы, нос в форме груши и кожа, покрывавшаяся веснушками при первых признаках солнца.
Я остался в аспирантуре, намереваясь переспать со всеми перспективными и временно свободными первокурсницами, но, в отличие от других будущих повес, я прилагал для этого слишком много стараний. Мне даже не удавалось быть по-модному неряшливым и бунтарским. Не важно, сколько ночей я проводил на чьем-нибудь полу, используя вместо подушки куртку, – она отказывалась мяться и покрываться пятнами. И вместо того чтобы выглядеть интеллектуальным и пресыщенным, я сильно смахивал на человека, идущего на первое собеседование с работодателем.
– В тебе была страсть, – сказала она, выслушав мои излияния против ужасов апартеида на митинге на Трафальгар-сквер рядом с посольством ЮАР. Она представилась в пабе и разрешила мне налить ей двойной виски.
Джок был там – и все девушки расписывались на его футболке. Я знал, что он заметит Джулиану. Она была новенькой – и хорошенькой. Он обнял ее за талию и сказал:
– Я мог бы стать лучше, просто находясь рядом с тобой.
Даже не улыбнувшись, она убрала его руку и ответила:
– Жаль, но когда у тебя встает, это вряд ли можно считать личностным ростом.
Все засмеялись, кроме Джока. А Джулиана села за мой столик, и я смотрел на нее в изумлении. Я раньше не видел, чтобы моего лучшего друга ставили на место так мастерски.
Я попытался не покраснеть, когда она сказала, что во мне была страсть. Она засмеялась. Рядом с нижней губой у нее была родинка. Мне хотелось ее поцеловать.
После пяти двойных она уснула в баре. Я отнес ее в кеб и отвез домой, в свою комнату в Ислингтоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111