– Папа и мама думают, что я боюсь смерти, но я не боюсь. Посмотрели бы они на некоторых здешних ребятишек. Я-то хоть немного пожил. Конечно, неплохо бы получить еще пятьдесят лет, но, говорю вам, я не боюсь.
– Сколько еще осталось сеансов?
– Шесть. Потом надо будет подождать и посмотреть. Мне не жаль волос. Многие футболисты бреются наголо. Поглядите на Дэвида Бэкхема, он чумовой игрок. Если у тебя нет бровей, в этом что-то есть.
– Я слышал, что Бэкхему их выщипывают.
– Кто, Пош?
– Ну да.
Это почти вызывает улыбку. В наступившей тишине я слышу, как стучат зубы Малкольма.
– Если химия не сработает, родители хотят попросить врачей назначить новый курс. Они не оставят меня в покое.
– Ты уже достаточно взрослый, чтобы решать самому.
– Скажите это им.
– Скажу, если хочешь.
Он качает головой, и я вижу, как на его глаза наворачиваются слезы. Он пытается сдержать их, но они просачиваются сквозь густые длинные ресницы, и он вытирает их рукой.
– У тебя есть с кем поговорить?
– Мне нравится одна медсестра. Она хорошо ко мне относится.
– Она твоя подружка?
Он краснеет. Из-за бледности кажется, что лицо его наливается кровью.
– Почему бы тебе не войти – мы бы еще поговорили? Если я не попью чего-нибудь, я больше не смогу плюнуть.
Он не отвечает, и я вижу, как опускаются его плечи. Он снова прислушивается к своему внутреннему диалогу.
– У меня есть дочь, ее зовут Чарли, ей восемь лет, – говорю я, пытаясь его удержать. – Помню, когда ей было четыре, мы гуляли в парке и я катал ее на качелях. Тогда она мне сказала: «Папа, знаешь, если закрыть глаза крепко-крепко, так что появятся белые звездочки, то, когда откроешь их, увидишь совсем новый мир». Хорошая мысль, а?
– Но это неправда.
– Почему нет?
– Только если притворишься.
– А почему бы не притвориться? Что тебе мешает? Люди думают, что легко быть циничным пессимистом, но это ужасно тяжелый труд. Надеяться гораздо легче.
– У меня неоперируемая опухоль в мозгу, – говорит он с недоверием.
– Да, я знаю.
Интересно, кажутся ли Малкольму мои слова такими же пустыми, как мне. Когда-то я во все это верил. Многое может измениться за десять дней.
Малкольм прерывает мои мысли:
– Вы врач?
– Психолог.
– Тогда скажите, почему я должен уйти отсюда?
– Потому что здесь холодно и опасно и я видел, на что похожи люди, упавшие с крыши. Пойдем внутрь. Давай согреемся.
Он смотрит вниз, на процессию машин «скорой помощи», пожарных, полицейских и телевизионных автобусов.
– Я выиграл соревнование по плевкам.
– Да, выиграл.
– Вы поговорите с мамой и папой?
– Конечно.
Он пытается встать, но его ноги замерзли и затекли. Из-за паралича левая рука почти бессильна. Чтобы подняться, ему нужны две руки.
– Оставайся там. Я попрошу, чтобы они подняли лестницу.
– Нет! – резко говорит мальчик. Я вижу выражение его лица. Он не хочет спускаться вниз – к свету телепроекторов и вопросам репортеров.
– Хорошо. Я подойду к тебе. – Я удивлен тому, как храбро это звучит. Начинаю скользить вниз на заду, потому что боюсь встать. Я не забыл о ремне безопасности, просто уверен, что никто не озаботился тем, чтобы его закрепить.
Пока я продвигаюсь вдоль желоба, голова моя наполняется картинками того, что может произойти. Если бы это был голливудский фильм, Малкольм соскользнул бы в последний момент, а я прыгнул бы и поймал его в воздухе. Или я упал бы, а он бы меня спас.
С другой стороны, поскольку это реальная жизнь – мы можем оба погибнуть или же Малкольм останется жив, а я окажусь бравым спасателем, нырнувшим навстречу своей смерти.
Хотя Малкольм не двигается, я вижу новое выражение в его глазах. Несколько минут назад он был готов шагнуть с крыши без малейшего колебания. Теперь он хочет жить, и пространство под его ногами превратилось в бездну.
Американский философ Уильям Джеймс (страдавший клаустрофобией) в 1884 году опубликовал статью, посвященную природе страха, где, в частности, задавался вопросом: человек, неожиданно столкнувшийся с медведем, пустится наутек, потому что испугается, или же почувствует страх уже после того, как побежит? Другими словами, есть ли у человека время понять, что его что-то пугает, или реакция предшествует мысли?
С того времени ученые и психологи имеют дело с проблемой курицы и яйца. Что наступает раньше: осознание опасности или учащенное сердцебиение и выброс адреналина, которые побуждают нас сражаться или спасаться бегством?
Теперь я знаю ответ, но так напуган, что забыл вопрос.
Всего несколько футов отделяют меня от Малкольма. Его щеки посинели, и он даже перестал дрожать. Прижавшись спиной к стене, я выставляю вперед ногу и с трудом поднимаюсь.
Мгновение Малкольм смотрит на мою протянутую руку, а затем медленно подается ко мне. Я ловлю его запястье и тяну кверху, пока не обхватываю тонкую талию. Его кожа холодна, как лед.
Расстегнув переднюю часть пояса безопасности, я удлиняю постромки, обматываю их вокруг живота Малкольма, продеваю обратно в пряжку, и вот мы связаны вместе. Его шерстяная шапочка трется о мою щеку.
– Что мне теперь делать? – спрашивает он треснувшим голосом.
– Можешь помолиться, чтобы другой конец оказался к чему-нибудь примотан.
2
Возможно, я подвергался меньшей опасности на крыше с Малкольмом, чем дома с Джулианой. Я не запомнил точно, как именно она меня назвала, но, кажется, припоминаю, что были произнесены такие слова, как «безответственный», «неосмотрительный», «безрассудный», «незрелый» и «негодный отец». Это уже после того, как она ударила меня номером «Мери Клер» и потребовала обещания никогда больше не делать подобных глупостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111