Самый важный человек в жизни мальчика, единственный, кому до него есть дело, бросает его. Мать, к сожалению, не понимает и не прощает его горя. Она считает, что он слаб и мечтателен, как отец. Он не может угодить ей.
Я внимательно наблюдаю за Бобби, ищу признаки протеста или несогласия. Его глаза бегают по сторонам, но в то же время каким-то образом остаются прикованными на мне.
– Этот мальчик чрезвычайно восприимчив и умен. Его чувства обострены, а нервы напряжены. Он начинает избегать матери. Он недостаточно взрослый и храбрый, чтобы сбежать из дома. Вместо этого он уходит в себя. Он создает собственный мир, который другие не замечают, о существовании которого даже не догадываются. Мир, где он любим и могуществен, где он властен наказывать и награждать. Мир, где никто не насмехается над ним и где его никто не унижает, даже мать. Она падает к его ногам, как и остальные. Он Клинт Иствуд, Чарльз Бронсон и Сильвестр Сталлоне в одном лице. Спаситель. Мститель. Судья. Присяжный. Палач. Он может сам вершить собственный суд. Он может расстрелять из пулемета всю школьную команду по регби или распять школьного задиру на дереве детской площадки…
Глаза Бобби блестят от воспоминаний и ассоциаций, от света и тени, наполняющих его прошлое. Уголки губ дергаются.
– Итак, в кого превращается этот мальчик, когда вырастает? Он страдает от приступов бессонницы, которые расшатывают его нервы и вызывают видения. Он воображает заговоры и людей, которые шпионят за ним. Он лежит, не смыкая глаз, и составляет списки и тайные шифры к этим спискам. Он хочет сбежать в свой мир, но что-то происходит. Он не может вернуться туда, потому что кто-то показал ему нечто лучшее, более волнующее, более реальное!
Бобби моргает и щиплет кожу на запястьях.
– Вы когда-нибудь слышали выражение: «Что хорошо одному, то смерть для другого»? – спрашиваю я его.
Он кивает в ответ, едва понимая вопрос.
– Оно прекрасно описывает человеческую сексуальность, поскольку у каждого из нас свои интересы и вкусы. Этот мальчик вырастает и, став юношей, пробует нечто такое, что в равной степени возбуждает и беспокоит его. Это страшная тайна. Запретное удовольствие. Он боится, что сексуальное возбуждение, которое испытывает, причиняя боль, сделает его извращенцем.
Бобби трясет головой, его глаза увеличены линзами.
– Но у вас должен был быть авторитет, наставник. Вот чего вы не сказали мне, Бобби. Кто была та девушка, которая открыла вам глаза? Что вы чувствовали, когда причиняли ей боль?
– Вы больны!
– А вы лжете. – Нельзя позволить ему уйти от темы. – На что это было похоже в первый раз? Вы не хотели участвовать в этих играх, но она подстрекала вас. Что она сказала? Она насмехалась над вами? Она смеялась?
– Не говорите со мной. Заткнитесь! ЗАТКНИТЕСЬ!
Он натягивает рукава пальто и закрывает уши. Я знаю, что он слушает. Мои слова затекают в щели его сознания и расширяются там, словно замерзающая вода.
– Кто-то посеял семя. Кто-то научил вас любить чувство власти и боли. Сперва вы хотели остановиться, но она желала большего. Потом вы заметили, что принимаете это. Вам это нравилось! Вы не хотели прекращать.
– ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ!
Бобби раскачивается взад-вперед на краешке кресла. Нижняя челюсть отвисла, взгляд уже не сосредоточен на мне. Я почти добрался до сути. Мои пальцы в трещинах его души. Еще одно утверждение, даже самое незначительное, поможет мне взломать его защиту. Но у меня на исходе факты. Я не знаю всех деталей истории. Я рискую погубить все, если перегну палку.
– Кто она была, Бобби? Ее звали Кэтрин Макбрайд? Мне известно, что вы знали ее. Где вы познакомились? В больнице? Нет ничего постыдного в том, чтобы просить о помощи, Бобби. Я знаю, что вас уже обследовали. Кэтрин была пациенткой или медсестрой? Думаю, что пациенткой.
Бобби трет переносицу под очками. Он медленно лезет в карман брюк и что-то ищет. Внезапно я чувствую неуверенность. На его стороне преимущество в восемьдесят фунтов и двадцать лет. Дверь далеко. Я не успею добежать до нее.
Он вынимает руку. Я не отрываясь смотрю на нее. В ней белый платок. Он разворачивает его и кладет на колени. Затем снимает очки и протирает каждую линзу. Возможно, этот неторопливый ритуал помогает ему выиграть время.
Он поднимает очки к свету, проверяя прозрачность стекол. Потом устремляет взгляд прямо на меня:
– Вы выдумываете эту чепуху экспромтом или всю неделю репетировали?
Напряжение уменьшается, как проколотый спасательный круг. Я переиграл. Я хочу спросить Бобби, в чем ошибся, но он мне не скажет. Игрок в покер не объясняет, как распознал блеф. Должно быть, я был близок к желаемому, но толку от этого – как от заявления НАСА о том, что «Марс Полар Лендер» достиг цели, потому что потерпел аварию и пропал как раз на той планете, на которую направлялся.
Вера Бобби в меня поколеблена. Он также понял, что я боюсь его, и это отнюдь не является хорошей основой для терапии. Боже мой, о чем я только думал? Я завел его, как механическую игрушку, а теперь должен отпустить завод.
22
Белая «ауди» плывет по Элджин-авеню и, поравнявшись со мной, замедляет ход. Я продолжаю хромать по мостовой, зажав ракетку под мышкой, на правом бедре у меня огромный синяк. За рулем сидит Руиз. У него вид человека, готового преследовать меня до самого дома на скорости четыре мили в час.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Он открывает дверцу.
– Что с вами случилось?
– Спортивная травма.
– Я не думал, что теннис так опасен.
– Вы не играли с моим соперником.
Я усаживаюсь рядом с ним. В машине пахнет старым табачным дымом и яблочным освежителем воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111